17-го февраля 1912 года исполняется триста лѣтъ со дня мученической кончины Святѣйшаго Гермогена, патріарха всей Россіи.

Время, въ которое Господь благословилъ патріарху Гермогену быть Святителемъ русской церкви, было самое мрачное и ужасное въ нашей исторіи.

Это время было, по истинѣ, временемъ гнѣва Божія, изліяннаго на наше отечество по неисповѣдимымъ путямъ Промысла Божія. Разумѣемъ страшное время самозванцевъ, когда Россія, подъ напоромъ вражескихъ ударовъ, уже совсѣмъ готова была погибнуть.

И вотъ въ это-то время Господь воздвигнулъ въ нашемъ отечествѣ Святѣйшаго патріарха Гермогена. Въ лицѣ его православная Церковь, въ годину тяжкихъ испытаній, постигшихъ русскую землю въ смутное время, показала міру, по свидѣтельству современниковъ, «противъ враговъ крѣпкаго и непобѣдимаго стоятеля, непоколебимаго столпа, твердаго адаманта, сильнаго поборника по православной истинно-христіанской вѣрѣ, новаго ея исповѣдника». Беззавѣтно преданный православной вѣрѣ и Церкви, Святѣйшій патріархъ Гермогенъ въ годину смутнаго времени, когда враги Россіи пытались разрушить наше государство, искоренить на Руси православную вѣру, ополячить народность русскую, разорить всю землю нашу, неустрашимо сталъ на защиту святой церкви и любезнаго отечества и запечатлѣлъ свою преданность православной вѣрѣ и родинѣ мученической кончиной.

Вся жизнь патріарха Гермогена показываетъ въ немъ высокаго патріота, всегда готоваго принести для пользы отечества въ жертву жизнь свою, а его мученическая кончина являетъ въ немъ мужа высокой доблести, мужа твердаго, мужа святаго, память о которомъ всегда пребудетъ священной для всѣхъ сыновъ Россіи. «Смерть его, по прекрасному выраженію нашихъ лѣтописей, не найдетъ выраженій, достойныхъ для хвалы своей».

Да будетъ же память о немъ вѣчной въ роды родовъ нашихъ!



I.

Святѣйшій Гермогенъ, патріархъ Всероссійскій, родился въ Казани около 1530 года. Такимъ образомъ, онъ увидѣлъ свѣтъ почти въ одно время съ царемъ Іоанномъ Васильевичемъ Грознымъ. Въ Казани же прошло его и дѣтство. Еще въ юношескомъ возрастѣ Гермогенъ, еще мірянинъ, а уже находится въ Казани въ монастырѣ Спасо-Преображенскомъ, въ качествѣ клирика. Какое прекрасное училище для юноши, котораго приготовлялъ Господь быть столпомъ и опорой Церкви своей!

Монастырь Преображенія Господня незадолго предъ тѣмъ былъ основанъ въ Казани св. Варсонофіемъ. Господу угодно было, чтобы самъ великій основатель обители Преображенія Господня – св. Варсонофій сдѣлался наставникомъ и руководителемъ Гермогена. Въ годъ кончины св. митрополита Филиппа, мученически скончавшагося въ Тверскомъ Отрочемъ монастырѣ, за свою ревность о благѣ отечества, отъ руки Малюты Скуратова, св. Варсонофій оставилъ Тверь, гдѣ святительствовалъ дотолѣ, и, желая укрыться отъ шума и суеты мірской, прибылъ въ Казань въ основанную имъ обитель Преображенія Господня. Лучшаго наставника не могло быть для Гермогена: руководясь примѣрами и наставленіями св. Варсонофія, Гермогенъ возрасталъ и укрѣплялся въ духовной жизни и подвигахъ благочестія.

Недолго, послѣ того, Гермогенъ оставался въ монастырѣ Спасо-Преображенскомъ. Тотъ, кому надлежало пасти Церковь Христову и при томъ въ годину самую бурную, долженъ былъ на время оставить безмятежную обитель, чтобы возвѣщать Слово Божіе и руководить ко спасенію людей, жившихъ въ мірѣ. Въ 1579 году мы видимъ Гермогена въ санѣ приходскаго священника г. Казани при Церкви св. Чудотворца Николая.

Въ это время, въ 1579 году, было явленіе чудотворной иконы Пресвятой Богородицы именуемой «Казанской». Когда въ присутствіи множества народа и духовенства, возглавляемаго архіепископомъ Казанскимъ Іереміею былъ открытъ чудотворный образъ, находившійся здѣсь Гермогенъ былъ такъ растроганъ при видѣ святаго лика Пречистой Богоматери, что прослезился и выпросилъ у архіепископа позволеніе принять чудотворный образъ на свои руки. Событіе это, разсказанное самимъ Гермогеномъ, замѣчательно особенно потому, что впослѣдствіи икона Пресвятой Богородицы Казанской, которую несъ на рукахъ своихъ Гермогенъ, была завѣщана имъ нижегородскому ополченію, мужественно возставшему подъ начальствомъ Минина и Пожарскаго, въ 1612 году на защиту погибавшаго отечества, и спасла Россію отъ ига польскаго.

Вскорѣ послѣ сего событія Гермогенъ опять вступаетъ въ обитель Святаго Преображенія, но уже архимандритомъ и настоятелемъ ея. Видно, Промыслу Божію не угодно было, чтобы будущій свѣтильникъ Церкви долгое время оставался подъ спудомъ. Видно, и Гермогенъ достигъ уже той степени нравственнаго совершенства, на которой достоинъ былъ стать наставникомъ и руководителемъ къ спасенію братіи. «Какъ древо многоплодное, насажденное при водахъ», росла и распространялась при немъ святая обитель Спасо-Преображенская. Число братіи ея постоянно умножалось, сюда стекалось много лицъ, чтобы, подъ руководствомъ мудраго настоятеля Гермогена, посвятить себя Богу. Изъ этой братіи впослѣдствіи вышло много мужей, ознаменовавшихъ себя доблестными подвигами на служеніи Церкви Божіей.

Послѣ пастырскаго, настоятельскаго посоха св. Варсонафія, Гермогенъ долженъ былъ въ 1589 году принять въ руки свои и архипастырскій, святительскій жезлъ великаго Гурія, перваго архіепископа Казанскаго, стать на его каѳедру и быть архипастыремъ новопросвѣщенной Казани. Гермогенъ былъ первымъ митрополитомъ Казанскимъ. Санъ митрополита онъ получилъ 13 мая 1589 г. отъ вновь поставленнаго патріарха русскаго Іова, въ присутствіи святѣйшаго патріарха Константинопольскаго Іереміи, и управлялъ Казанской митрополіей въ продолженіи 17-ти лѣтъ. Мирно протекло это время для доблестнаго святителя. Дѣла благочестія и чадолюбивое управленіе словесною паствою были первою его заботою и попеченіемъ. Памятникомъ благочестивыхъ заботъ Гермогена въ Казани и доселѣ служатъ мѣстные, имъ установленные, духовные праздники и церкви, воздвигнутыя его попеченіемъ.

Желая увѣковѣчить память о доблестныхъ воинахъ, павшихъ при взятіи Казани, въ царствованіе Іоанна Васильевича Грознаго, Гермогенъ обратился къ патріарху Іову съ грамотой, въ которой просилъ разрѣшенія установить церковное поминовеніе о убіенныхъ при осадѣ воинахъ. Патріархъ разрѣшилъ.

Какъ пастырь ревностный и просвѣщенный. Гермогенъ обратилъ вниманіе на печальное состояніе своей новопросвѣщенной казанской паствы въ религіозно-нравственномъ отношеніи. Много въ ней было новообращенныхъ изъ татаръ, еще не утвердившихся въ христіанской вѣрѣ и готовыхъ утратить ее отъ частаго обращенія среди магометанъ: много было и давно обращенныхъ, но такихъ, которымъ грѣховная жизнь магометанства, бывшая всегда у нихъ предъ глазами, болѣе нравилась, чѣмъ строгость и чистота, заповѣдуемыя христіанствомъ. Тѣ и другіе, живя вмѣстѣ съ татарами, чувашами, черемисами и вотяками, употребляли одну съ ними пищу, не посѣщали храмовъ Божіихъ, не призывали къ себѣ въ домы священниковъ, не имѣли духовныхъ отцовъ, не приносили умершихъ къ церкви, а погребали ихъ на своихъ прежнихъ, татарскихъ кладбищахъ, жили вмѣсто законныхъ женъ – христіанокъ, съ татарками некрещенными, не постились въ среду и пятницу, – словомъ: пренебрегали обычаями христіанскими и держались обычаевъ татарскихъ. Митрополитъ Гермогенъ видѣлъ все это и не могъ не скорбѣть духомъ о такомъ печальномъ состояніи своей паствы. Какъ добрый пастырь словеснаго стада Христова, Святитель старался словомъ своимъ вразумить заблуждающихся. Для сего онъ призывалъ новообращенныхъ со всего казанскаго округа въ соборную церковь Пресвятой Богородицы, поучалъ ихъ въ продолженіи нѣсколькихъ дней отъ Божественнаго Писанія и убѣждалъ, какъ подобаетъ жить христіанамъ.

1595-й годъ принесъ новое утѣшеніе для жителей Казанской области. Въ этомъ году были открыты мощи святителей казанскихъ Гурія и Варсонофія. Трогательно описываетъ самъ Гермогенъ это открытіе. «Это было, – пишетъ Святитель, 4 октября. И мнѣ, смиренному, пришлось повѣдать, что мы достигли до цѣльбоносныхъ гробовъ преподобныхъ отцовъ. Тогда, со всѣмъ освященнымъ соборомъ, принесши Господу Богу жертвы и отпѣвъ панихиду, пришли мы въ монастырь и поклонились нетлѣннымъ гробамъ Гурія и Варсонофія. Сперва вскрыли гробъ архіепископа Гурія, и чудное намъ представилось зрѣлище, какого не надѣялись видѣть: вся рака исполнена была благоуханнаго мѵра. Нетлѣніемъ одарилъ Господь Богъ честное тѣло св. Гурія». «Потомъ открыли мы, – продолжаетъ Гермогенъ, – раку преподобнаго Варсонофія, и увидѣли его мощи многимъ нетлѣніемъ почтенныя отъ Бога; не было даже никакой слабости въ составахъ, какъ и у святаго Гурія». Поставивъ мощи угодниковъ Божіихъ поверхъ земли, Святитель Гермогенъ поспѣшилъ возвѣстить объ этомъ благочестивому царю и святѣйшему патріарху Іову. Самъ же онъ, воздавъ славу Богу, приступилъ къ написанію житія великихъ предмѣстниковъ своихъ на каѳедрѣ новопросвѣщенной Казани, отъ которыхъ проистекло вначалѣ христіанское просвѣщеніе и распространилось по всему краю, дотолѣ омраченному тьмою язычества и магометанства. Въ житіи святыхъ Гурія и Варсонофія святитель Гермогенъ напоминаетъ казанцамъ о великихъ подвигахъ первыхъ проповѣдниковъ между ними Евангелія, изложилъ исторію обрѣтенія ихъ мощей и разсказалъ про тѣ чудеса, которыя просіяли отъ гробовъ ихъ, – все это, безъ сомнѣнія, съ тою цѣлію, чтобы вѣрные утвердились въ вѣрѣ своей, а невѣрные, познавъ чудеса, совершающіяся среди вѣрныхъ, поклонились бы истинному Богу и просвѣтились святымъ крещеніемъ.

Между тѣмъ, Промыслъ Божій готовилъ великое испытаніе для твердости Святителя Гермогена. Приближалось время, когда митрополиту казанскому надлежало принять въ свои руки жезлъ патріарха всероссійскаго. На престолѣ московскомъ сидѣлъ уже самозванецъ Отрепьевъ. Въ это время случилось быть въ Москвѣ Святителю Гермогену. По словамъ лѣтописи, Отрепьевъ предложилъ собору русскихъ святителей желаніе свое вступить въ бракъ съ Мариною Мнишекъ и просилъ у нихъ благословенія вѣнчаться съ ней въ соборной церкви, безъ принятія ею св. крещенія, по обычаю православному. Вмѣстѣ съ этимъ самозванецъ хотѣлъ, чтобы его будущей женѣ Маринѣ Мнишекъ позволено было держать при себѣ духовника изъ іезуитовъ и имѣть во внутреннихъ покояхъ костелъ, гдѣ бы совершаемы были для нея католическимъ духовенствомъ латинскіе обряды. Льстивый грекъ, лже-патріархъ Игнатій, замѣстившій святѣйшаго Іова, угодникъ самозванца, безпрекословно соглашался на эти условія и отвѣчалъ только: «по твоей волѣ буди, государь»! Прочія власти молчали изъ боязни царскаго гнѣва и опалы. Въ это время великій преосвященный митрополитъ Гермогенъ, казанскій и свіяжскій православія поборникъ, истинный пастырь и учитель, Святымъ Духомъ наставляемъ, отвѣчалъ самозванцу: «христіанскому царю не подобаетъ брать за себя некрещенную и во Святую Церковь вводить и костелы римскіе строить. Не дѣлай такъ, царь, потому что никто изъ прежнихъ царей такъ не дѣлалъ, а ты хочешь сдѣлать». Говоря такъ, Святитель Гермогенъ сталъ настоятельно требовать крещенія новой царицы и оставленія ею догматовъ церкви римской прежде вѣнчанія, слѣдуя церковнымъ законамъ и издревле сохраняемому въ Россіи установленію. и безбоязненно утверждалъ, что, въ противномъ случаѣ, женитьба царя будетъ совершеннымъ беззаконіемъ. Эта ревность стоила Гермогену лишенія власти митрополита и заточенія. «Онъ же, окаянный растрига, говоритъ лѣтописецъ, распалился великою яростію и гнѣвомъ великимъ, повелѣлъ митрополита Гермогена сослать въ Казань и тамъ санъ святительскій съ него снять и въ монастырь заточить. Но, милостію Божіею, заключаетъ лѣтопись, сохраненъ былъ до смерти растриги Отрепьева»'. Смерть самозванца прекратила невинныя страданія Гермогена, Господь не попустилъ долго торжествовать обманщику. Лжедимитрій скоро погибъ смертію позорной и ужасной. Трупъ его былъ сожженъ въ Москвѣ; пепелъ смѣшали съ порохомъ, зарядили имъ пушку и выстрѣлили въ ту сторону, откуда пришелъ обманщикъ.

По смерти самозванца, въ 1606 году, взошелъ на престолъ новый царь, князь Василій Іоанновичъ Шуйскій. Первымъ дѣломъ его, по восшествіи на престолъ, было учрежденіе въ Москвѣ собора для низверженія лжепатріарха Игнатія и возведенія на патріаршую каѳедру новаго іерарха. Еще живъ былъ въ Старицкомъ Успенскомъ монастырѣ первый патріархъ московскій, страдалецъ Іовъ; но онъ отъ печали и слезъ о бѣдствовавшей родинѣ лишился зрѣнія и не хотѣлъ возвратиться въ Москву, чтобы вновь принять патріаршій желзъ, отнятый у него самозванцемъ. Чувствуя свои немощи, Іовъ рѣшительно отказался отъ своей должности и указалъ, къ возведенію вмѣсто себя, на великодушнаго митрополита казанскаго Гермогена. Взоры всѣхъ обратились на Святителя казанскаго. Непрельщенный милостями Лжедимитрія, неустрашенный угрозами его, Архипастырь Казани представлялся всѣмъ столпомъ церкви, мужемъ непоколебимой твердости и добродѣтели. Къ тому же, 17-ть лѣтъ онъ уже мудро и заботливо правилъ казанской паствою и былъ старѣйшимъ между святителями того времени. Все это располагало умы россіянъ въ его пользу, и пастыри русскіе, сшедшіеся на соборъ, единодушно подвердили указаніе Іова и единогласно нарекли Гермогена патріархомъ всероссійскимъ. Народъ съ нетерпѣніемъ ожидалъ немедленнаго посвященія новоизбраннаго патріарха, которое и было совершено соборомъ нашихъ русскихъ епископовъ, какъ скоро мужественный Архипастырь прибылъ изъ Казани въ столицу – Москву. Царь съ любовію вручилъ Гермогену жезлъ Св. Петра митрополита, а Гермогенъ съ любовію благословилъ царя, и тогда они заключили искренній, вѣрный союзъ церкви съ государствомъ.

Такимъ образомъ, вѣрный вмалѣ, Святитель Гермогенъ поставленъ былъ теперь надъ многимъ. Долго приготовляемый Промысломъ Божіимъ, онъ призывается теперь на высокое первосвятительское служеніе, и, получивъ благословеніе отъ патріарха Іова, съ полной ревностію и готовностью восходитъ на каѳедру патріарха всероссійскаго.



II.

Въ тяжелое, страшно тяжелое для управленія церковью, время суждено было Святителю Гермогену взойти на патріаршій престолъ. Мрачно было тогда состояніе Россіи. Буря возстанія и народныхъ мятежей не утихла со смертію перваго самозванца. Безпрерывно являлись новые и новые самозванцы. Велики были тогда бѣдствія Россіи: они грозили уничтожить ея самостоятельность и отнимали у добрыхъ россіянъ всякую надежду на сохраненіе цѣлости отечества и церкви.

И въ такоё-то время взошелъ Святитель Гермогенъ на престолъ патріаршій! Строгій и твердый характеромъ, онъ мужественно встрѣтилъ собравшуюся надъ Россіей грозу, показалъ себя ревностнымъ поборникомъ св. церкви, защитникомъ истинныхъ сыновъ отечества, явился вѣрнымъ руководителемъ народа въ его дѣйствіяхъ. Въ лицѣ первосвятителя церкви своей, патріарха Гермогена, Господу угодно было въ мрачное и бѣдственное для Россіи время воздвинуть мужа благопотребнаго, чтобы онъ, какъ свѣтильникъ на свѣщницѣ, сіяя міру своими великими подвигами и дѣлами, поддержалъ упадавшее государство и православную русскую церковь среди тяжкихъ бѣдствій, подобныхъ которымъ не видала дотолѣ Россія.

Не успѣлъ еще царь Василій Ивановичъ Шуйскій принять въ руки кормило правленія государствомъ, какъ разнеслась въ народѣ вѣсть, что Димитрій живъ и бѣжалъ изъ Москвы, а вмѣсто него убитъ кто-то другой. Еще не всѣ города окончили присягу на вѣрность царю Василію Ивановичу Шуйскому, какъ уже явились толпы мятежниковъ, которые возстали во имя будто-бы спасеннаго Лже-димитрія. Погибъ одинъ самозванецъ, явился подъ именемъ его другой – явился тамъ же, гдѣ и первый, и сталъ находить себѣ довѣріе въ ослѣпленіи народномъ. Города сѣверскіе и теперь, какъ прежде, первые начали измѣнять царю Василію Ивановичу Шуйскому и становиться подъ знамя бунта. Затѣмъ мятежъ сталъ быстро распространяться и по другимъ областямъ.

Что же дѣлаетъ при такимъ обстоятельствахъ святѣйшій патріархъ Гермогенъ?

Прежде всего для того, чтобы убѣдить народъ въ самозванствѣ Отрепьева и показать народу, что истинный царевичъ Димитрій, сынъ Іоанна Грознаго, дѣйствительно уже давно умеръ, патріархъ совѣтуетъ царю Василію Ивановичу перенести изъ Углича въ Москву мощи царевича Димитрія. И вотъ, по царскому приказу, въ Угличъ отправляются избранные святители, вмѣстѣ съ нѣкоторыми боярами и многимъ духовенствомъ, для того, чтобы перенесть оттуда священные останки державнаго мученика царевича Димитрія. Когда св. мощи были открыты и уже приближались къ Москвѣ, патріархъ Гермогенъ, вмѣстѣ съ царемъ, торжественно вышелъ на встрѣчу мученику за городскія ворота. Царь велѣлъ открыть раку и показать мощи вѣрующимъ и невѣрующимъ, чтобы утѣшить однихъ и заградить уста другимъ; потомъ, вмѣстѣ съ патріархомъ, несъ на себѣ открытыя мощи до церкви св. Михаила. Здѣсь въ придѣлѣ Іоанна Предтечи, гдѣ почивали тѣла царя Іоанна Грознаго и его сыновей Ѳеодора Іоанновича и царевича Іоанна, было приготовлено мѣсто и для царевича Димитрія. Такъ какъ Господь многими чудесами прославилъ нетлѣнныя мощи св. мученика, то онѣ поставлены были поверхъ земли, для всеобщаго чествованія и поклоненія. Патріархъ Гермогенъ постановилъ три раза въ годъ праздновать память св. мученика: въ день его рожденія, убіенія и перенесенія мощей изъ Углича въ столицу. Вся Россія должна была узнать теперь и увѣриться, что тотъ, кто недавно называлъ себя именемъ царевича Димитрія, былъ на самомъ дѣлѣ обманщикъ и самозванецъ, что истинный царевичъ Димитрій погибъ отъ руки Годунова въ Угличѣ и уже прославленъ отъ Господа нетлѣніемъ своихъ мощей.

Между тѣмъ, мятежъ не прекращался, но разростался день ото дня. Вскорѣ мятежники, подъ предводительствомъ своего вождя Ивана Болотникова, осадили самую столицу Московскаго государства и объявили царя Василія Ивановича Шуйскаго лишеннымъ престола. Явились измѣнники и въ самой Москвѣ; толпами выходили они къ мятежникамъ и примыкали къ ихъ безпорядочнымъ дружинамъ.

Вожди мятежниковъ сулили крестьянамъ волю; поднимали на богатыхъ бѣдное народонаселеніе; повелѣвали слугамъ избивать господъ своихъ и брать себѣ ихъ дома и имѣнія; мелкимъ торгашамъ позволяли грабить богатыхъ купцовъ; людямъ неименитымъ сулили боярство и почести. Это производило вездѣ волненія; то войско, то народъ, то царскіе воеводы измѣняли царю Василію Ивановичу Шуйскому.

Москва была въ ужасѣ. Ежедневно доходили до нея слухи о новыхъ смутахъ, о пораженіи царскихъ войскъ, объ измѣнахъ и грабежахъ; подметныя письма Ивана Болотникова волновали народонаселеніе; его полчища пресѣкали ввозъ припасовъ въ Москву: столицѣ грозили голодъ и осада...

Но патріархъ не унываетъ. Твердо вѣруя въ Промыслъ Всевышняго и вполнѣ надѣясь на всемогущую помощь Божію, патріархъ Гермогенъ «заповѣдалъ, вмѣстѣ съ царемъ, всему народу три дня поститься и прилежно Господу Богу молиться» о дарованіи небесной помощи на усмиреніе буйныхъ измѣнниковъ и о возстановленіи тишины въ мятущемся народѣ. Надежда на Всевышняго не посрамила вѣрующихъ. Многіе города, прежде колебавшіеся въ вѣрности царю, теперь, внявъ голосу Святителя церкви, вооружились за него и стали сражаться съ мятежниками.

Укрѣпивъ, такимъ образомъ, духъ вѣрныхъ москвитянъ благотворной молитвой къ Всещедрому Создателю, Святѣйшій Гермогенъ позаботился воодушевить жителей другихъ русскихъ городовъ. Съ трогательными отеческими увѣщаніями постоять за вѣру, отечество и царя православнаго повсюду разсылалъ онъ окружныя грамоты. Въ этихъ грамотахъ, которыя надлежало читать во всѣхъ церквахъ, Святитель предписывалъ духовенству совершать молебствія о дарованіи побѣды царскому воинству. Святитель напоминалъ россіянамъ о злодѣйствахъ и жестокостяхъ, претерпѣнныхъ Россіей отъ перваго самозванца, и о тѣхъ, которыя испытывались тогда отъ новыхъ мятежниковъ; говорилъ о великодушіи царя Василія Ивановича Шуйскаго и его милосердіи, славилъ его за избавленіе Россіи отъ самозванца Отрепьева, называлъ поборникомъ христіанской вѣры, царемъ святымъ и праведнымъ. Словомъ, высказывалъ все, что могло возбудить духъ преданности новому царю Василію Ивановичу и поселить отвращеніе къ самозванцу и его сообщникамъ.

Чтобы еще болѣе успокоить народное волненіе, Святитель Гермогенъ, по просьбѣ царя, рѣшилъ вызвать въ Москву престарѣлаго патріарха Іова. Посылая къ нему пословъ, Святитель Гермогенъ извѣщалъ доблестнаго старца, что самъ государь и царь русскій Василій Ивановичъ «посылаетъ молить святительство его, чтобы онъ совершилъ подвигъ – пріѣхалъ въ царствующій градъ Москву для его государева и земскаго великаго дѣла: чтобъ, пріѣхавъ въ Москву, онъ простилъ и разрѣшилъ всѣхъ православныхъ христіанъ въ ихъ нарушеніи крестнаго цѣлованія и во многихъ клятвахъ». Отъ себя самого Святитель Гермогенъ прибавлялъ: «да и мы молимъ со всякимъ усердіемъ святительство твое и колѣна преклоняемъ: сподоби насъ видѣть благолѣпное лице твое и слышать пресладкій голосъ твой: несказанно желаемъ видѣть тебя и облобызать десницу твою». Тронутый такими усердными мольбами царя и патріарха, Святитель Іовъ, уже дряхлый и слѣпой старецъ, пріѣхалъ изъ Старицкаго монастыря въ Москву. Здѣсь, въ Успенскомъ соборѣ, 20 февраля 1607 года, открылось зрѣлище трогательное, доселѣ небывалое. Несмѣтныя толпы народа, жаждавшаго видѣть исповѣдника вѣры и отчизны, и слышать изъ устъ его завѣтное слово всепрощенія, наполняли и окружали св. храмъ. Оба патріарха явились въ Успенскій соборъ. Совершенъ былъ молебенъ, послѣ котораго Гермогенъ сталъ на патріаршемъ мѣстѣ, а Іовъ въ простой монашеской одеждѣ вблизи патріаршаго мѣста. Тогда всѣ, находившіеся въ храмѣ съ воплемъ и плачемъ обратились къ Іову, просили у него прощенія и подали ему челобитную. Гермогенъ приказалъ своему архидіакону взойти на амвонъ и громко прочитать челобитную. Въ ней православные исповѣдывались предъ своимъ бывшимъ патріархомъ, какъ они клялись служить вѣрою и правдою царю Борису Ѳеодоровичу и не принимать вора назвавшагося именемъ царевича Димитрія, и измѣнили своей присягѣ, какъ клялись потомъ сыну Бориса Ѳеодору Борисовичу и снова преступили крестное цѣлованіе, какъ не послушались его – страдальца патріарха, и присягнули Лже-димитрію, который лютостію отторгнулъ его – пастыря отъ его словесныхъ овецъ, а потому умоляли теперь, чтобы первосвятитель простилъ и разрѣшилъ имъ всѣ эти ихъ преступленія и измѣны. По прочтеніи этой челобитной, патріархи Іовъ и Гермогенъ приказали тому же архидіакону прочесть съ амвона разрѣшительную грамоту, которая напередъ была составлена, по пріѣздѣ Іова въ Москву. Въ грамотѣ патріархи Гермогенъ и Іовъ, со всѣмъ освященнымъ соборомъ, молили Бога, чтобы Онъ помиловалъ виновныхъ и простилъ имъ согрѣшенія, и приглашали всѣхъ къ усердной молитвѣ, да подастъ Господь всѣмъ миръ и любовь, да устроитъ въ царствѣ прежнее соединеніе и да благословитъ царя Василія Ивановича побѣдами надъ врагами. Разрѣшительная грамота возбудила въ слушателяхъ слезы радости; всѣ бросались къ стопамъ Іова, просили его благословенія, лобызали его десницу, а онъ – благостный старецъ, убѣждалъ всѣхъ, чтобы, получивъ теперь разрѣшеніе, они уже никогда впредь не нарушали крестнаго цѣлованія. Народъ радовался, плакалъ отъ умиленія, когда почувствовалъ, что тяжкія узы клятвопреступленія спали съ него, и далъ обѣщаніе впредь быть вѣрнымъ своей присягѣ. Казалось, что тронъ царя Василія Ивановича Шуйскаго, сначала колебавшійся, теперь стараніями патріарховъ утвержденъ былъ навсегда.

Но послѣдствія не оправдали ожиданій. Спустя два мѣсяца послѣ этого, 15-ти тысячный отрядъ царскаго войска измѣнилъ царю Василію Ивановичу Шуйскому и подъ Калугой перешелъ на сторону Болотникова. Тогда Гермогенъ предалъ церковному проклятію Болотникова и главныхъ помощниковъ его, чего не дѣлалъ дотолѣ потому только, что еще надѣялся на ихъ раскаяніе. Но царскія войска продолжали трепетать предъ толпами мятежниковъ. Съ скорбью слышалъ объ этомъ патр. Гермогенъ; онъ старался возбудить мужество въ государѣ и убѣждалъ его самого принять участіе въ походѣ противъ враговъ. Мудрый Святитель зналъ, какую рѣшимость можетъ вдохнуть въ войска государь личнымъ присутствіемъ своимъ. Въ лѣтописяхъ замѣчается, что царь Василій Ивановичъ «совѣтъ его благой съ великой любовію принялъ и самъ пошелъ противъ враговъ своихъ». Патріархъ своей грамотой извѣстилъ объ этомъ вѣрныхъ россіянъ и призывалъ всѣхъ молиться объ успѣхѣ похода.

Все это происходило, пока еще не явился второй Лже-димитрій, а измѣнники дѣйствовали однимъ его именемъ. Вскорѣ, 1-го августа, въ Стародубѣ объявился второй самозванецъ. Быстро собрались вокругъ него польскія дружины подъ предводительствомъ вождей своихъ Лисовскаго и Сапѣги, запорожскіе и донскіе казаки и многіе русскіе измѣнники. Самозванецъ двинулся къ Москвѣ и утвердился въ 12-ти верстахъ отъ нея, въ селѣ Тушинѣ, отъ котораго и получилъ свое названіе «тушинскаго вора». Услышавъ объ этомъ, патр. Гермогенъ глубоко скорбѣлъ и обратился къ царю Василію Ивановичу съ трогательной рѣчью, въ которой умолялъ его, чтобы онъ возложивъ надежду на Бога и призвавъ на помощь Пресв. Богородицу и московскихъ угодниковъ, мужественно продолжалъ борьбу съ врагами.

Борьба продолжалась съ перемѣннымъ счастіемъ: Москвы не отдали самозванцу, но и его не прогнали изъ Тушина. Близость тушинскаго стана къ Москвѣ оказывала на нее самое гибельное вліяніе. Между Москвой и Тушинымъ установились постоянныя сношенія; многіе москвичи переходили въ Тушино, проживали тамъ, даже цѣловали крестъ Тушинскому вору, а потомъ возвращались въ Москву и возбуждали здѣсь недовольство царемъ Василіемъ Ивановичемъ. Были такіе, которые клялись въ вѣрности царю В. И. Шуйскому, а на слѣдующій день присягали самозванцу и получали награды отъ того и другаго. Иные нѣсколько разъ совершали такіе переходы; ихъ съ презрѣніемъ называли «перелетами». Измѣна, клятвопреступленія, кощунство надъ святынею стали дѣломъ обыкновеннымъ. Свои и чужіе злодѣи безжалостно терзали Русь.

Среди самыхъ московскихъ бояръ явились попытки низложить царя Василія Ивановича Шуйскаго. 17-го февраля 1609 года крамольники громадной толпой собрались на площади около лобнаго мѣста, бросились за патріархомъ въ Успенскій соборъ и требовали, чтобы онъ шелъ на лобное мѣсто. Святитель Гермогенъ не хотѣлъ идти, его потащили, подталкивая сзади, обсыпали его пескомъ и соромъ, нѣкоторые схватывали его за грудь и крѣпко трясли. Поставивъ его на лобное мѣсто, заговорщики начали кричать народу, что царь Шуйскій избранъ незаконно, что «онъ тайно побиваетъ и въ воду сажаетъ братію нашу, дворянъ и дѣтей боярскихъ, женъ ихъ и дѣтей, и такихъ побитыхъ съ двѣ тысячи». Патріархъ спросилъ: «какъ же это могло статься, что мы ничего не знали? Въ какое время и кто именно погибъ»? Заговорщики продолжали кричать: «и теперь повели многихъ, нашу братію, сажать въ воду и за это мы и стали»? Патріархъ опять спросилъ: «да кого же именно повели въ воду сажать»? Въ отвѣтъ закричали: «мы послали уже ворочать ихъ, уже сами увидите». Потомъ начали читать грамоту, написанную ко всему міру изъ московскихъ полковъ отъ русскихъ людей: «князя-де Василія Ивановича Шуйскаго одною Москвою выбрали на царство, а иные города того не вѣдаютъ, и князь Василій Шуйскій намъ не угоденъ; изъ-за него всѣ распри и мятежи, междоусобія и самозванцы. Отъ чего намъ не избрать на мѣсто его новаго царя?». – «До сихъ поръ, сказалъ на это Гермогенъ, Москвѣ ни Новгородъ, ни Казань, ни Астрахань, ни Псковъ и ни другіе города не указывали, а указывала Москва всѣмъ городамъ. Государь царь и великій князь Василій Ивановичъ возлюбленъ и избранъ и поставленъ Богомъ и всѣми русскими властями. Вы забыли крѣстное цѣлованіе, въ немногомъ числѣ возстали на царя, хотите безъ вины свесть его съ царства, тогда какъ міръ того не хочетъ. Возставая на царя, вы возстаете на Бога, противитесь всему народу христіанскому, хотите поругать христіанскую вѣру и сдѣлать царству великое зло. Не принимаемъ вашего совѣта и другимъ не велимъ приставать къ нему. Молимъ Бога, чтобы сохранилъ на россійскомъ царствѣ государя Василія Ивановича, котораго Онъ возлюбилъ». Сказавъ это Гермогенъ отправился домой. Посрамленные мятежники бѣжали въ Тушино.

Вслѣдъ за ними Гермогенъ послалъ въ Тушино ко всѣмъ измѣнникамъ, одну за другою, двѣ свои грамоты съ трогательными увѣщаніями опомниться русскимъ людямъ и отстать отъ измѣны. «Обращаюсь къ вамъ, – такъ начинается первая грамота, – бывшимъ православнымъ христіанамъ, а теперь не знаемъ, какъ и назвать васъ: ибо вы отступили отъ Бога, возненавидѣли правду, отпали отъ Церкви. Вы отступили отъ Богомъ вѣнчаннаго и св. елеемъ помазаннаго царя Василія Ивановича; вы забыли обѣты православной вѣры нашей, въ которой мы родились, крестились, воспитались и возрасли; преступили крестное цѣлованіе и клятву стоять до смерти за домъ Пресвятой Богородицы и за московское государство. Болитъ моя душа, болѣзнуетъ сердце, и всѣ внутренности мои терзаются, всѣ составы мои содрагаются. Посмотрите, какъ отечество наше расхищается и разоряется чужими, какому поруганію предаются св. иконы и церкви, какъ проливается кровь неповинныхъ, вопіющая къ Богу. Вспомните, на кого вы поднимаете оружіе: не на Бога ли сотворившаго васъ, не на своихъ ли братьевъ? Не свое ли отечество разоряете? Заклинаю васъ именемъ Господа Бога, отстаньте отъ своего начинанія, пока есть время, чтобы не погибнуть вамъ до конца; а мы, по данной намъ власти, примемъ васъ, и всѣмъ соборомъ будемъ молить о васъ Бога, и упросимъ государя простить васъ: онъ милостивъ и проститъ васъ».

Въ другой своей грамотѣ Святитель Гермогенъ говорилъ: «Мы ждали, что вы содрогнетесь, убоитесь праведнаго Судіи, обратитесь къ покаянію. А вы упорствуете и разоряет свою вѣру, ругаетесь надъ св. церковью, проливаете кровь своихъ родственниковъ и хочете окончательно опустошить свою землю. Не ко всѣмъ пишемъ это слово, но къ тѣмъ, которые, забывъ смертный часъ и страшный судъ Христовъ, преступили крестное цѣлованіе, отъѣхали и измѣнили царю государю Василію Ивановичу и всей землѣ, и особенно Богу. Бога ради познайте себя и обратитесь; обрадуйте своихъ родителей, своихъ женъ и чадъ, и всѣхъ насъ. И мы станемъ молить за васъ Бога и бить челомъ государю, а вы знаете, что онъ милостивъ и отпуститъ вамъ ваши вины. Мы съ радостію и любовію примемъ васъ, и не будемъ порицать васъ за измѣну, ибо одинъ Богъ безъ грѣха».

Такъ, благодаря твердости патр. Гермогена, царь Василій Ивановичъ Шуйскій продолжалъ оставаться на престолѣ; но съ высоты его уже виднѣлась та бездна, которая разверзлась предъ нимъ. Воззванія патріарха читала вся Россія; но голосъ добраго Архипастыря для многихъ оставался гласомъ вопіющаго въ пустынѣ. Въ самой столицѣ скоро опять возобновились смуты. Причиною ихъ былъ ужасный голодъ. Лишенная подвозовъ, Москва истощила свои запасы. Бѣдные люди не могли доставать для себя пропитанія и умирали съ голоду. Произошло волненіе. Въ этихъ смутныхъ обстоятельствахъ патр. Гермогенъ употребилъ все, чтобы водворить спокойствіе въ столицѣ, поверженной въ отчаяніе. Онъ призывалъ въ храмъ Успенія всѣхъ вельможъ, богачей, купцовъ и, вмѣстѣ съ царемъ, заклиналъ ихъ быть сострадательными къ бѣднымъ. Патріархъ убѣдилъ келаря Троице-Сергіевой Лавры, знаменитаго Авраамія Палицына, открыть для бѣдныхъ житницы св. Сергія, находившіяся въ Москвѣ. Голодъ прекратился, и волненіе утихло.

До сихъ поръ дѣйствія патріарха въ пользу царя увѣнчивались успѣхомъ. Но дни царствованія Василія Ивановича Шуйскаго уже были сочтены. Страшная гроза собралась надъ главою вѣнценосца и скоро должна была разразиться. Святитель Гермогенъ, искренно и безкорыстно преданный закону и порядку, до конца оставался вѣренъ царю Василію Ивановичу.

17-е іюля 1610 года было послѣднимъ днемъ царствованія царя Василія Ивановича Шуйскаго. Въ этотъ день заговорщики устремились на лобное мѣсто, послали звать туда патріарха и бояръ. Народъ, какъ волны, стремился на ихъ зовъ, и скоро толпы его не могли уже помѣщаться на площади около лобнаго мѣста. Для большаго простора мятежники перевели ихъ въ поле, за Серпуховскія ворота, и насильно увлекли за собой патріарха. Тутъ они стали кричать, что «царя Василія нужно свесть съ царства, что онъ – царь несчастный и виною всѣхъ золъ отечества». Всѣ съ этимъ согласились, даже присутствовавшіе на собраніи бояре. Одинъ Святитель Гермогенъ непреклонно стоялъ за царя, плакалъ, увѣщевалъ, заклиналъ удержаться отъ такого злодѣянія, объяснялъ, что за измѣну законному царю Богъ еще болѣе можетъ наказать Россію. Его не слушали, – и огорченный Святитель оставилъ беззаконное собраніе и съ скорбію возвратился въ свой патріаршій дворъ.

Царь Василій Ивановичъ Шуйскій былъ насильно сведенъ съ престола. Узнавъ объ этомъ, вѣрный патріархъ еще разъ вышелъ къ народу и молилъ, заклиналъ, его возвратить снова престолъ Василію Ивановичу и чистосердечнымъ раскаяніемъ загладить свою вину.

Но убѣжденіямъ Святителя не внимали, и. чтобы отнять у царя Василія Ивановича Шуйскаго всякую надежду на царство, въ слѣдующее утро насильно постригли его въ монахи и отвезли въ Чудовъ монастырь. Князь Тюфякинъ произносилъ священные обѣты за безмолвнаго Василія Ивановича, а другой заговорщикъ Захарія Ляпуновъ крѣпко держалъ его во время постриженія. Никто не противился. Одинъ Гермогенъ возвысилъ свой голосъ въ защиту сверженнаго царя. Онъ не призналъ инокомъ Василія Ивановича Шуйскаго, постриженнаго неволею, называлъ его мірскимъ именемъ, всенародно молился за него въ храмахъ, какъ за помазанника Божія, торжественно клялъ бунтъ и виновниковъ его; а князя Тюфякина, который вмѣсто царя произносилъ монашескіе обѣты, признавалъ за нечестиваго инока. Но всѣ эти дѣйствія добраго патріарха были безрезультатны. Дѣло мятежниковъ было уже кончено: невольнаго постриженника – царя Василія Ивановича Шуйскаго свезли въ Чудовъ монастырь и заключили въ тѣсную келью. Истощивъ всѣ свои убѣжденія, всѣ усилія въ пользу законнаго царя и не будучи въ состояніи что-либо сдѣлать для него полезное, патр. Гермогенъ, однако, не упалъ духомъ, не потерялъ мужества, но внимательно слѣдилъ заходомъ дѣлъ, имѣя постоянно въ виду независимость отечества и неприкосновенность св. православной вѣры.



III.

Сверженіе царя Василія Ивановича Шуйскаго съ престола не возстановило спокойствія въ Россіи, какъ предполагали враги сверженнаго царя; напротивъ, подало поводъ еще къ большему усиленію зла. До сихъ поръ оставалось какое-нибудь средоточіе власти, отъ котораго можно было еще ждать избавленія для Россіи. Теперь Москва осталась безъ царя, государство – безъ главы.

Послѣ низложенія В. И. Шуйскаго, государствомъ стала управлять боярская дума во главѣ съ княземъ Мстиславскимъ. Немедленно возникъ вопросъ объ избраніи царя. Мстиславскій предложилъ избрать царемъ польскаго королевича Владислава, чѣмъ немедленно было бы прекращено участіе поляковъ въ русскихъ смутахъ.

Не скоро принялъ Святитель Гермогенъ совѣтъ боярина Мстиславскаго о признаніи царемъ Россіи польскаго королевича Владислава, воспитаннаго въ догматахъ латинской вѣры. Русское сердце патріарха долго не могло помириться съ мыслью о государѣ иноземномъ и иновѣрномъ. Онъ видѣлъ выгоды, какія представляло для государства избраніе Владислава, но видѣлъ и опасность, какая грозила православію, если королевичъ Владиславъ, сынъ польскаго короля Сигизмунда, – яростнаго католика, будетъ признанъ царемъ русскимъ, и долго убѣждалъ бояръ не жертвовать выгодамъ государства выгодами церкви. «Нынѣ, – говорилъ воодушевленный св. ревностью Архипастырь, – чего еще ждете вы отъ поляковъ, только конечнаго разоренія царству, христіанству и православной церкви? или не возможно вамъ избрать на царство изъ князей русскихъ»? Желая придать большее дѣйствіе своимъ убѣжденіямъ, архипастырь учредилъ по всѣмъ церквамъ моленіе «о избраніи на престолъ царскій отъ корене россійскаго рода, но не изъ иноземцевъ».

Съ своей стороны Святитель Гермогенъ предлагалъ избрать на престолъ или князя Василія Васильевича Голицина, выдававшагося своимъ умомъ, или особенно указывалъ на юнаго четырнадцатилѣтняго Михаила Ѳеодоровича Романова, сына ростовскаго митрополита Филарета Никитича. Святитель указалъ на юнаго, едва извѣстнаго свѣту, питомца иноческой обители какъ потому, что Михаилъ Ѳеодоровичъ былъ ближайшимъ родственникомъ царя Ивана Васильевича Грознаго по супругѣ его Анастасіи Романовнѣ, такъ и потому, что постриженіе его отца, безвѣстная жизнь его самого въ удаленіи отъ двора, дѣлали совершенно чистымъ его отъ всего того, чѣмъ запятнали себя многіе русскіе люди въ это мрачное время.

Но обстоятельства Россіи въ то время были таковы, что голосъ Мстиславскаго о королевичѣ Владиславѣ долженъ былъ взять перевѣсъ. Бояре московскіе говорили: «лучше служить королевичу Владиславу, чѣмъ быть побитыми отъ своихъ мятежниковъ и въ вѣчной работѣ у нихъ мучиться». Однако, патріархъ все еще настаивалъ на избраніи русскаго царя православнаго, не разъ онъ плакался предъ всѣмъ народомъ и просилъ его снова молить Господа Бога, чтобы Господь Богъ воздвигъ царя русскаго. Но такъ какъ смута достигла такихъ размѣровъ, что прекратить ее русскимъ боярамъ казалось невозможнымъ безъ помощи поляковъ, то предложеніе и увѣщанія Святителя Гермогена остались напрасными.

Видя, что уже весь народъ, подстрекаемый боярами, непремѣнно хочетъ избрать царемъ Россіи королевича Владислава, патр. Гермогенъ рѣшился самъ принять участіе въ этомъ важномъ дѣлѣ. При такихъ крайнихъ обстоятельствахъ, патріархъ твердо рѣшился отстоять, по крайней мѣрѣ, неприкосновенность св. вѣры православной и независимость отечества. Такъ какъ бояре, побуждаемые поляками, упорно стояли на своемъ, а дальнѣйшее продолженіе междуцарствія грозило страшной опасностью для государства, то Святитель Гермогенъ, наконецъ, уступилъ, далъ свое согласіе на избраніе королевича Владислава, но при этомъ объявилъ боярамъ слѣдующее непремѣнное свое условіе: «если королевичъ, – сказалъ онъ, – оставитъ латинскую вѣру и приметъ вѣру греческую, то да будетъ такъ, и мы на это подаемъ благословеніе свое; если же латинскія ереси онъ не оставитъ, и поэтому нужно будетъ ожидать, что нарушена будетъ отъ него православная вѣра христіанская греческаго закона, то мы на это вамъ избраніе позволенія своего не даемъ, и не только неблагословеніе, но и клятву отъ насъ за это на себѣ будете носить».

Эти убѣжденія патріарха имѣли благопріятное свое дѣйствіе. Бояре заключили съ представителемъ польскаго короля гетманомъ Жолкевскимъ договоръ, въ которомъ сказано было, что православная вѣра должна остаться въ Россіи неприкосновенною, и что къ королю будутъ «отправлены великіе послы бить челомъ, да крестится государь королевичъ Владиславъ въ вѣру греческую».

Надлежало отправить пословъ къ польскому королю, чтобы вручить ему грамоту объ избраніи сына его королевича Владислава на русскій престолъ. По совѣту Святителя Гермогена послами были избраны слѣдующія лица: ростовскій митрополитъ Филареть Никитичъ, князь Василій Васильевичъ Голицинъ, келарь Троице-Сергіевой лавры Авраамій Палицынъ и другіе. Посламъ дали подробную инструкцію, которою они должны были руководиться въ переговорахъ съ королемъ. Осторожность, съ которою Святитель Гермогенъ руководилъ всѣмъ этимъ дѣломъ и выработкой этой инструкціи, обнаруживаетъ въ немъ, при обширномъ разумѣ, непоколебимую твердость характера, не оставлявшую патріарха въ самыхъ стѣсненныхъ, бѣдственныхъ обстоятельствахъ.

Вмѣстѣ съ послами патріархъ отправилъ отъ себя письмо къ королю Сигизмунду, въ которомъ умолялъ короля отпустить сына въ греческую вѣру. «Даруй намъ сына своего, – писалъ онъ къ Сигизмунду, – въ нашу православную греческую вѣру, о которой прорекли пророки, которую проповѣдали апостолы, утвердили св. отцы, крѣпко и нерушимо содержали всѣ православные христіане, и которая до сего времени красуется и свѣтлѣетъ и сіяетъ, какъ солнце. Даруй намъ царя, которымъ бы не разорилась христіанская вѣра. Если царь будетъ вѣренъ Богу, Богъ ради его отпуститъ согрѣшенія и его народу. Если царь будетъ невѣренъ, то еще большее зло наведетъ Богъ на землю, потому что царь есть глава землѣ и пастырь всему стаду словесныхъ овецъ».

Отправилъ Святитель Гермогенъ грамоту и къ королевичу Владиславу, въ которой убѣждалъ его принять вѣру греко-россійскаго закона и изображалъ предъ нимъ величіе православной Руси. «Не противься суду Божію, государь, – убѣждалъ Гермогенъ Владислава, – не отвергай просьбъ нашихъ и всего собора и царскаго синклита и всѣхъ православныхъ христіанъ. Возвесели своимъ крещеніемъ лики благовѣрныхъ, многіе лики христолюбиваго воинства и многія тьмы темъ народа; прими вѣру, которую, послѣ долгихъ изысканій, больше всѣхъ вѣръ возлюбилъ и принялъ благовѣрный великій князь Владиміръ отъ корсунскаго епископа».

Наконецъ, вмѣстѣ съ боярами, патр. Гермогенъ далъ посламъ наказъ, какъ дѣйствовать посламъ въ случаѣ несогласія королевскаго на какую-либо статью, что отстаивать, что оговаривать, на что уступать. Отдавъ грамоты, патр. Гермогенъ сдѣлалъ посламъ подобающее наставленіе. Онъ изобразилъ предъ ними всю важность возлагаемаго на нихъ порученія, отъ успѣшнаго исполненія котораго зависитъ благополучіе и счастіе отечества. Много наказывалъ имъ отъ Божественныхъ писаній, чтобы они ни на какія прелести міра не прельщались, и не иначе соглашались на принятіе Владислава, какъ если онъ будетъ крещенъ православнымъ крещеніемъ; въ противномъ случаѣ повелѣвалось имъ стоять за вѣру крѣпко и непоколебимо и претерпѣть страданія. Обливаясь слезами, растроганный архипастырь укрѣплялъ пословъ на подвигъ, какъ мучениковъ, готовыхъ идти на страданія, даже до смерти не щадить живота своего, и обѣщалъ имъ вѣнцы небесные за такіе подвиги. Трогательныя наставленія добродѣтельнаго патріарха побудили ревностнаго митрополита Филарета произнести торжественный обѣтъ: «лучше умереть за православную христіанскую вѣру, нежели учинить что либо противное и постыдное». Получивъ такое твердое удостовѣреніе въ точномъ исполненіи всѣхъ наставленій, Святитель Гермогенъ изрекъ слѣдующее благочестивое напутствіе въ путь шествующимъ: «идите, Богъ съ вами и Пречистая Богородица и великіе чудотворцы, въ Россіи просіявшіе, наши заступники и хранители: Петръ и Алексій и Іона и Сергій и святый новострадальный благовѣрный царевичъ Димитрій».

Не даромъ долго не соглашался прозорливый Гермогенъ на избраніе Владислава, не напрасно скорбѣлъ онъ и обливался слезами, напутствуя пословъ русскихъ и убѣждая ихъ твердо постоять за вѣру Христову и независимость Россіи: опасенія мудраго старца оправдались. Поляки оказались людьми вѣроломными, клятвопреступными.

Немедленно, по отъѣздѣ пословъ, гетманъ Жолкевскій началъ склонять бояръ къ пропуску поляковъ въ столицу. Чтобы лучше достигнуть желаемаго, онъ побудилъ клевретовъ своихъ: Михаила Салтыкова и другихъ распустить молву, будто бы чернь хочетъ пустить въ Москву самозванца, и что, потому, слѣдуетъ немедленно пустить поляковъ, такъ какъ Москва присягала не самозванцу, а королевичу польскому. Узнавъ объ этомъ, Гермогенъ послалъ за боярами и началъ со слезами убѣждать ихъ не вдаваться въ обманъ, искусно придуманный поляками. Но все было напрасно. Ночью съ 20 на 21-е сентября поляки вступили въ Москву и стали господствовать въ столицѣ. Они заняли всѣ укрѣпленія въ ней, овладѣли пушками и снарядами. Вскорѣ, по отъѣздѣ гетмана Жолкевскаго, они начали своевольничать, выгнали дворянъ и купцовъ изъ Китай-города и Бѣлаго-города, чтобы помѣститься въ ихъ домахъ, запретили жителямъ носить оружіе, устроили себѣ костелъ въ Кремлѣ и всячески оскорбляли русскую Святыню.

Терпѣніе русскихъ истощалось. Но всѣ боялись поляковъ и молчали. Лишь одинъ патр. Гермогенъ, по-прежнему, не скрывалъ крайняго своего нерасположенія къ полякамъ. «Упорствовалъ въ недоброжелательствѣ къ намъ, – писали ляхи, – одинъ только 80-ти лѣтній патріархъ, боясь государя иновѣрнаго». Ничѣмъ не могли расположить его къ себѣ поляки – ни хитростью, ни лестью. Не легко было обольстить испытаннаго жизнью прозорливаго старца: онъ видѣлъ коварство поляковъ, сокрушался сердцемъ о народныхъ бѣдствіяхъ, былъ другомъ только отечества, и въ своей глубокой старости пылалъ глубокой любовью къ родинѣ, не страшась угрозъ поляковъ и презирая всѣ ихъ обольщенія. Это былъ свѣтильникъ во тьмѣ тогдашняго возстанія, горѣвшій ровнымъ свѣтомъ, неколеблющимся отъ бурь крамолы, измѣны и клятвопреступленій.

Терпѣніе русскихъ получило новый ударъ. Получились вѣсти о коварствѣ поляковъ въ переговорахъ съ русскими послами. Когда послы прибыли къ королю Сигизмунду подъ Смоленскъ (7-го октября), поляки ихъ начали проводить, спорили съ ними и, наконецъ, объявили, что въ крещеніи и женитьбѣ королевича Владислава на русской и православной воленъ Богъ и самъ Владиславъ. Король Сигизмундъ сталъ отклонять предъ послами не только вопросъ о крещеніи Владислава въ православную вѣру, но даже и вопросъ о его царствованіи въ Россіи. Онъ прямо заявилъ посламъ, что «не бывать королевичу на Московскомъ государствѣ». Въ Москвѣ скоро поняли желаніе короля самому царствовать въ Россіи. Для тщеславія Сигизмунда, какъ оказалось, недостаточно было видѣть вѣнецъ Мономаховъ на головѣ сына; онъ прочилъ его для себя самого. Съ одной стороны, его самолюбію льстило пріобрѣтеніе необозримыхъ областей русскихъ; съ другой – его съѣдала ревность къ католической вѣрѣ и желаніе распространить ее въ русской землѣ. Его намѣренія не могли долго скрываться отъ нашихъ пословъ и стали извѣстны въ Москвѣ. Негодованіе на поляковъ усиливалось въ столицѣ съ каждымъ днемъ.

Между тѣмъ, польскій король Сигизмундъ принялъ мѣры къ тому, чтобы въ средѣ самого московскаго боярства найти сторонниковъ себѣ и защитниковъ своей кандидатуры на русскій престолъ. Онъ щедро раздавалъ русскимъ боярамъ придворные чины и земельныя владѣнія. У Сигизмунда постепенно составилась значительная партія въ самой Москвѣ.

Русскіе люди увидѣли конечную гибель свою отъ поляковъ. Взоры всѣхъ обратились на патр. Гермогена; отъ него ждали россіяне своего избавленія, какъ отъ человѣка, уже показавшаго свои добродѣтели на защиту родины. «Люди московскіе, по свидѣтельству лѣтописей, видя надъ собою тяжкое зло отъ польскихъ и литовскихъ людей, плакали неутѣшно, приходили къ святѣйшему Гермогену, патріарху московскому и всея Россіи, припадали предъ нимъ съ воплемъ и великимъ рыданіемъ, повѣдая ему свою погибель».

Дѣйствительно, Россія гибла. Нельзя безъ содраганія читать о томъ, что совершалось на Руси въ эту страшную пору, которая названа въ исторіи «смутнымъ временемъ». Чего чего не натерпѣлась наша многострадальная Русь? Какихъ не видѣла злодѣяній, клятвопреступленій, измѣнъ? Какого не снесла позора? Русскіе проливали кровь свою за воровъ и измѣнниковъ, которыхъ называли царями; служили имъ, добивались отъ нихъ почестей и наградъ; свергнувъ своего царя, присягами королевичу польскому и другимъ; поручили Москву польской охранѣ, «Россію терзали свои болѣе, чѣмъ иноплеменники, сообщаетъ Авраамій Палицынъ, описавшій эту ужасную пору. Наши измѣнники были для ляховъ путеводителями и хранителями, первые и послѣдніе въ междоусобныхъ сѣчахъ. Всѣхъ твердыхъ въ добродѣтели измѣнники предавали жестокой казни; сердца окаменѣли, умы омрачались. Гибли отечество и церковь, храмы Божіи разорялись; скотъ и собаки жили въ алтаряхъ. Медвѣди и волки, оставивъ лѣса, витали въ пустыхъ городахъ; вороны сидѣли станицами на трупахъ человѣческихъ. Могилы, какъ горы, вездѣ возвышались. Не свѣтомъ луны, а пожарами озарялись ночи, ибо грабители жгли чего не могли взять съ собою».

Россія гибла... Спасеніе ея зависѣло отъ Бога и отъ добродѣтели вѣрныхъ отечеству людей. Патр. Гермогенъ отвѣчалъ пришедшимъ: «о, чада мои, не я-ли вамъ возбранялъ въ вашихъ начинаніахъ? не я-ли васъ останавливалъ»?

«Съ великимъ и тяжкимъ плачемъ и рыданіемъ многимъ, – какъ свидѣтельствуютъ древнія грамоты, – молили люди, чтобы онъ, великій святитель, на нихъ бѣдныхъ и насилуемыхъ призрѣлъ, вступился за свое, Богомъ данное, стадо и не далъ бы его на расхищеніе волкамъ и хищникамъ. И великій святѣйшій патріархъ Гермогенъ, видя конечную гибель государства, и что латинская "прелесть" (ересь) усиливается, а вѣра православная погибаетъ, разжегся любовію о Христѣ, не захотѣлъ отдать Богомъ избраннаго стада своего на расхищеніе, но укрѣпился вѣрою и мужествомъ». Патр. Гермогенъ неоднократно умолялъ поляковъ и просилъ ихъ мирно оставить Москву, чтобы предупредить тѣмъ готовое вспыхнуть кровопролитное народное возстаніе. Но поляки были глухи къ мольбамъ патріарха: они мечтали завладѣть всей Россіей.

Видя, что убѣжденія не дѣйствуютъ, доблестный Гермогенъ въ искреннихъ бесѣдахъ съ людьми благомыслящими и благонадежными сталъ высказывать свое желаніе и надежды на возстановленіе прежняго порядка вещей въ Россіи, когда она управлялась царями православными. Онъ сталъ высказывать мысль о необходимости созванія общаго народнаго ополченія для возстановленія законнаго образа правленія на Руси и для изгнанія поляковъ. Тогда воевода рязанскій Прокопій Ляпуновъ началъ сноситься съ различными городами и собирать народное ополченіе.

Между тѣмъ, и Москва не оставалась спокойною. Нашлись люди горячіе, которые не могли скрывать до времени своихъ мыслей и стали открыто обнаруживать свое нерасположеніе къ полякамъ. «Начала, какъ говорится въ грамотахъ, становиться смута между москвичами». Поляки успѣли перехватить тайное письмо москвичей къ областнымъ жителямъ, и изъ него подробно узнали о народномъ заговорѣ напасть на поляковъ, какъ скоро народныя дружины подступятъ къ стѣнамъ столицы. Узнали и о главѣ такого всеобщаго возстанія – патріархѣ Гермогенѣ. Однако предпринять что-либо противъ патріарха пока не посмѣли.

Гораздо болѣе наглости выказали главные русскіе крамольники – Михаилъ Салтыковъ и его клевреты. Дерзость ихъ дошла до того, что 30-го ноября 1610 года они пришли къ патр. Гермогену и прямо стали просить его благословить народъ на присягу королю Сигизмунду. «Патріархъ благословить не согласился и у бояръ, по словамъ лѣтописца, за то съ патріархомъ брань была, и патріарха хотѣли за то зарѣзать», 6-го декабря мятежники снова пришли къ Гермогену и принесли ему для подписи двѣ грамоты, одну на имя короля Сигизмунда, другую – на имя пословъ московскихъ, отправленныхъ къ Сигизмунду. Въ первой грамотѣ говорилось, что всѣ россіяне во всемъ полагаются на волю Сигизмунда и совершенно готовы исполнить всѣ его приказанія, во второй – повелѣвалось посламъ не противиться желаніямъ королевскимъ. Вмѣстѣ съ этимъ измѣнники предлагали Гермогену послать приказаніе русскому ополченію, чтобы оно оставило свои замыслы и не ходило подъ Москву. Патріархъ, спокойно прочитавъ все написанное, твердо сказалъ собравшимся: «я согласенъ писать королю, но не о томъ и не такъ. Если король дастъ сына своего на московское государство и Владиславъ, оставивъ латинскую вѣру, крестится въ православную вѣру греческую и всѣхъ литовскихъ людей изъ Москвы выведетъ вонъ, то я къ такому письму руку свою приложу и прочимъ властямъ повелю сдѣлать тоже самое, и васъ на сіе благословлю. А чтобы написать такъ, какъ вы пишете, что намъ всѣмъ нужно положиться на королевскую волю и повелѣть посламъ московскимъ сдѣлать тоже самое, то это будетъ значить, что намъ придется цѣловать крестъ самому королю, а не королевичу. Такихъ грамотъ ни я, ни прочія власти подписывать не будемъ, и вамъ не повелѣваемъ. Если же вы меня не послушаете, тогда возложу на васъ клятву и прокляну всѣхъ, кто пристанетъ къ вашему совѣту. Къ воставшимъ же на защиту отечества гражданамъ писать буду такъ: если королевичъ приметъ единую вѣру съ нами и воцарится въ Россіи, то повелѣваю и благословляю васъ твердо пребывать во всякомъ послушаніи къ нему, но если и воцарится, а единыя вѣры съ нами не приметъ, и людей польскихъ изъ столицы не выведетъ, то я и тѣхъ людей, которые ему уже крестъ цѣловали, снова благославлю идти подъ Москву и страдать за вѣру даже до самой смерти».

Этотъ геройскій отвѣтъ привелъ въ ярость Салтыкова, съ бранью выхватилъ онъ свой ножъ и замахнулся на патріарха. Святитель не потерялъ присутствія духа, осѣнилъ измѣнника крестнымъ знаменіемъ и громко сказалъ: «не страшусь ножа твоего, но силою креста Христова вооружаюсь противъ твоего дерзновенія, буди же ты проклятъ отъ нашего смиренія и въ семъ вѣкѣ и въ будущемъ».

Не смотря на противодѣйствіе патр. Гермогена, бояре отправили свои грамоты королю и русскимъ посламъ. Но успѣха не имѣли, потому что на грамотахъ не было подписи патріарха. Доблестный митр. Филаретъ, памятуя наставленія своего іерарха, отвѣчалъ, что повелѣній боярскихъ исполнить нельзя. Когда паны стали говорить, что патріархъ особа духовная и въ земскія дѣла не долженъ вмѣшиваться, послы отвѣчали: «изначала у насъ, въ русскомъ государствѣ, такъ велось: если великія государственныя или земскія дѣла начнутся, то государи наши призывали къ себѣ на соборъ патріарховъ, митрополитовъ, архіепископовъ, и съ ними совѣтовались, безъ ихъ совѣта ничего не постановляли, и почитаютъ наши государи патріарховъ великою честію, и мѣсто имъ сдѣлано съ государемъ рядомъ. Теперь мы остались безъ государя, и патріархъ у насъ человѣкъ начальный; безъ патріарха теперь о такомъ великомъ дѣлѣ рѣшать не пригоже».

Къ этому времени не стало второго самозванца – тушинскаго вора: 11-го декабря онъ былъ убитъ. Узнавъ о погибели его, русскіе въ Москвѣ обрадовались и начали говорить между собою, какъ бы теперь имъ соединиться по всей землѣ и стать противъ литовскихъ людей и поляковъ. Удостовѣренный въ единомысліи добрыхъ гражданъ, патріархъ Гермогенъ созвалъ весь народъ и торжественно объявилъ ему, что «Владиславу не царствовать, если не крестится въ православную вѣру и не вышлетъ всѣхъ ляховъ изъ державы московской». Въ это же время пришла въ Москву грамота жителей Смоленска, въ которой они, исчисляя свои бѣдствія, просили себѣ защиты и помощи. Тогда «Святѣйшій патріархъ Гермогенъ, – какъ говорится въ лѣтописяхъ, – все множество народное, всѣхъ православныхъ христіанъ, призвалъ возложить свое упованіе на Творца и Создателя Бога и устремиться на подвиги, на защиту родины». Съ непоколебимой твердостью и ревностью о пользѣ св. Церкви и отечества, началъ онъ разсылать грамоты по всѣмъ городамъ московскаго государства. Въ пастырскихъ увѣщаніяхъ своихъ Святитель ясно обнаруживалъ всѣ козни и злыя намѣренія поляковъ, возбуждалъ вѣрныхъ россіянъ отрясти уныніе духа и твердо вооружиться противъ притѣснителей, чтобы царствующій городъ, а затѣмъ и все отечество взять изъ рукъ иноплеменниковъ, на торжество св. православной вѣры. Съ изумительной быстротой переходили воззванія патріарха изъ города въ городъ и вездѣ производили сильный подъемъ патріотическаго чувства русскихъ. Отовсюду слышались клики: «пойдемъ, умремъ за святыя Божія церкви и за вѣру христіанскую». Въ разныхъ городахъ стали собираться народныя ополченія и потянулись къ Москвѣ для освобожденія столицы и государства.

Великое дѣло, задуманное патр. Гермогеномъ, подвигалось все далѣе и далѣе. Скоро даже служившіе дотолѣ въ полкахъ короля Сигизмунда, русскіе бояре начали уходить къ предводителю народнаго ополченія Прокопію Ляпунову цѣлыми отрядами, даже тушинскіе мятежники примкнули къ рядамъ народной дружины, давъ клятву быть вѣрными государству московскому. Весьма многіе и весьма ревностно шли умирать за бѣдствующее отечество, оставляя домы свои и семейства. Такъ, по мановенію патр. Гермогена, возставала и собиралась земля русская во имя святой вѣры православной и свободы отечества.

Такое единодушное возстаніе русскихъ и движеніе къ Москвѣ сильно встревожило поляковъ и московскихъ бояръ, преданныхъ Сигизмунду. Салтыковъ нѣсколько разъ приходилъ къ патріарху и требовалъ, чтобы онъ написалъ приближавшимся къ Москвѣ русскимъ ополченіямъ, чтобы они прекратили дальнѣйшее движеніе и вернулись по своимъ домамъ. Гермогенъ, жизнь котораго всецѣло находилась въ рукахъ измѣнниковъ, мужественно отвѣчалъ: «напишу, чтобы возвратились, если ты и всѣ находящіеся съ тобой измѣнники и королевскіе люди выйдете вонъ изъ Москвы; если же не выйдете, то благославляю всѣхъ довести начатое дѣло до конца; ибо вижу попраніе истинной вѣры отъ еретиковъ и отъ васъ, измѣнниковъ, и разореніе св. Божіихъ церквей и не могу болѣе слышать пѣнія латинскаго въ Москвѣ». Измѣнники вышли отъ патріарха и приставили къ нему воинскую стражу, чтобы никто къ нему не могъ приходить.

Приблизилось торжество недѣли Ваій и заставило мятежниковъ освободить заключеннаго Гермогена. По принятому древнему обычаю, патріархъ, въ воспоминаніе шествія Христова въ Іерусалимъ, долженъ былъ ѣхать на конѣ отъ лобнаго мѣста до Успенскаго собора. Въ послѣдній разъ принудили Гермогена совершить эту торжественную церемонію. Подражая шествію Спасителя въ Іерусалимъ на вольную страсть, патр. Гермогенъ готовился самъ на ожидавшую его томительную мученическую кончину. Уныло ѣхалъ онъ по опустѣвшимъ улицамъ города. Жители Москвы, опасаясь коварства поляковъ, могущихъ неожиданно напасть на безоружныхъ, не выходили изъ домовъ, тѣмъ болѣе, что раснесся слухъ, будто поляки хотятъ изрубить во время торжества и патріарха и весь народъ.

Во вторникъ страстной недѣли, 19 марта 1611 года, въ Москвѣ вспыхнулъ мятежъ – изъ-за частной ссоры поляковъ съ русскими. Поляки яростно бросились на грабежъ и кровопролитіе и, наконецъ, подожли Москву съ разныхъ концовъ. Двое сутокъ горѣла беззащитная столица, безпрестанно поджигаемая поляками и совершенно опустѣла. Жители въ ужасѣ разбѣжаіись по разнымъ направленіямъ. Уцѣлѣли только Кремль да Китай-городъ, въ которыхъ засѣли сами поляки. На опустошенныхъ и сожженныхъ развалинахъ столицы неистовствовали поляки, разоряя церкви Божіи, оскверняя монастыри, разсѣкая чудотворныя мощи, обдирая дорогіе оклады иконъ святыхъ угодниковъ Божіихъ. Доблестный патр. Гермогенъ былъ свергнутъ съ патріаршаго престола и заключенъ сначала въ Чудовъ монастырь, а потомъ на Кирилловскомъ подворьѣ, и къ нему былъ приставленъ крѣпкій караулъ.

Между тѣмъ приблизилось къ Москвѣ русское ополченіе и съ нимъ воевода Прокопій Ляпуновъ, и стало сильно тѣснить засѣвшихъ въ столицѣ поляковъ. Изъ Китай-города они были уже вытѣснены и принуждены держаться въ одномъ Кремлѣ. Положеніе ихъ стало критическимъ. Измѣнникъ Салтыковъ и поляки не разъ приходили къ узнику Святителю Гермогену и говорили: «вели ратнымъ людямъ, стоящимъ подъ Москвою, идти прочь; а если не послушаешь насъ, мы велимъ уморить тебя злою смертію». Гермогенъ отвѣчалъ: «что вы мнѣ угрожаете? Боюсь одного Бога. Если всѣ вы, литовскіе люди, пойдете изъ московскаго государства, я благословлю русское ополченіе идти отъ Москвы; но если останетесь здѣсь, я благословлю всѣхъ стоять противъ васъ и помереть за православную вѣру».

Къ несчастію, вскорѣ между воеводами народнаго ополченія возникли раздоры и лучшій изъ нихъ Прокопій Ляпуновъ былъ убитъ казаками. Всѣ преданные ему разошлись изъ-подъ Москвы. Теперь, казалось, Россія совершенно была оставлена въ добычу врагамъ и мятежникамъ.

Но видно, твердо и глубоко было задумано патр. Гермогеномъ великое дѣло освобожденія родины. Мудрый Святитель зналъ доблесть сыновъ Россіи и не напрасно ждалъ ея избавленія. И въ темной кельи онъ сіялъ добродѣтелью, какъ лучезарное свѣтило отечества. Искра любви къ отечеству, зажженная патр. Гермогеномъ, въ скоромъ времени снова загорѣлась яркимъ пламенемъ въ гражданахъ Нижняго Новгорода, и великій заточенникъ – іерархъ, крѣпкій адамантъ, мученикъ за вѣру и Русь, слалъ нижегородцамъ изъ душной темницы своей совѣты и наставленія, благожеланія и благословенія на святой подвигъ возстанія.

Грустно читать грамоту доблестнаго патріарха къ нижегородцамъ. Въ ней Святитель Христовъ, какъ бы уже предчувствуя, что это – послѣднее его слово изъ темницы, ободряетъ возставшихъ за отечество обѣщаніемъ вѣнцовъ небесныхъ, повелѣваетъ нижегородцамъ быть главою ополчающихся за родину, приказываетъ посылать во всѣ города пословъ и говорить вездѣ отъ его патріаршаго имени. Въ заключеніе грамоты Гермогенъ снова обращается къ вѣрнымъ съ своимъ благословеніемъ: «всѣмъ вамъ отъ насъ благословеніе и разрѣшеніе въ семъ вѣкѣ и въ будущемъ за то, что стоите за вѣру неподвижно, а я долженъ буду за васъ Бога молить».

Отселѣ уста Гермогена были замкнуты насиліемъ. Грамота къ нижегородцамъ была послѣднимъ голосомъ заключеннаго въ темницѣ мужественнаго старца. Но дѣло, имъ задуманное, не погибло: навсегда осталось памятно его святительское завѣщаніе. Гермогенъ молчалъ, но за него говорили теперь другіе, грамоты и воззванія разсыпали теперь доблестный архимандритъ Троице-Сергіевой лавры преподобный Діонисій и келарь Авраамій Палицынъ. На призывной голосъ ихъ откликнулось сердце русское, дружины народныя закипѣли ревностью. Возсталъ въ Нижнемъ Козьма Мининъ, явился новый вождь русскаго ополченія, вмѣсто убитаго Прокопія Ляпунова, князь Димитрій Михайловичъ Пожарскій. Потянулись ополченія народныя къ Москвѣ на выручку церкви и отечества.

Возстаніе нижегородцевъ сильно взволновало поляковъ. Они рѣшились въ послѣдній разъ испытать силу угрозъ и убѣжденій надъ твердостію добродѣтельнаго Святителя Гермогена. Поляки и русскіе измѣнники снова явились въ темницу къ патріарху и стали уговаривать его, чтобы онъ отписалъ князю Пожарскому и всему Нижнему Новгороду оставить свои замыслы и не ходить къ столицѣ. Но обманулись. Съ сердечной радостью услышалъ Святитель изъ устъ измѣнниковъ вѣсть о нижегородскомъ ополченіи. Измѣнники стали грозить патріарху самою злою смертію, но мастистый старецъ отвѣчалъ: «что вы мнѣ грозите злою смертію!?» и, указывая рукою на небо, продолжалъ: «единаго я Бога боюсь, тамъ – на небесахъ живущаго!». Затѣмъ, простирая священныя руки свои къ странѣ, гдѣ находились ревностные защитники отечества, доблестный Святитель воскликнулъ: «да будутъ благословенны отъ Бога и отъ нашего смиренія тѣ, которые идутъ на очищеніе государства московскаго; на васъ же измѣнниковъ да изліется отъ Бога гнѣвъ, и отъ нашего смиренія будьте прокляты въ семъ вѣкѣ и въ будущемъ!».

Озлобленные поляки и русскіе измѣнники рѣшились уморить доблестнаго мужа и перестали давать ему пить и есть. 1612 года, 17 февраля, 300 лѣтъ тому назадъ, святѣйшій патріархъ Гермогенъ мученически скончался отъ голодной смерти въ душномъ заключеніи; тѣло его было погребено въ Чудовомъ монастырѣ.

Спустя 40 лѣтъ, послѣ кончины патр. Гермогена, тѣло его, при царѣ Алексѣѣ Михайловичѣ, изъ Чудовой обители перенесено было въ Московскій Успенскій Соборъ и поставлено поверхъ земли, подлѣ мѣднаго шатра ризы Господней. Входя западными дверями въ соборъ Успенскій, всякій можетъ видѣть на правой сторонѣ скромную гробницу патр. Гермогена и благоговѣйно поклониться предъ прахомъ доблестнаго исповѣдника и мученика за вѣру и отечество во время междуцарствія, знаменитаго защитника Св. Церкви и царскаго престола.

Умеръ великій Святитель, но не умерло святое дѣло имъ задуманное. Усердныя молитвы патр. Гермогена ко Всевышнему о сохраненіи царства русскаго и святой вѣры православной были услышаны Господомъ: 21-го августа 1612 года ополченіе нижегородское, предводительствуемое доблестными Мининымъ и Пожарскимъ, вступило въ битву съ поляками подъ стѣнами московскими, а 22-го октября того же года знамя возставшихъ на защиту родины уже развѣвалось на стѣнахъ Кремля. Чудотворная икона Казанской Богоматери, которую завѣщалъ Гермогенъ ополченію нижегородскому, носима была предъ войсками и своею небесною помощію спасла Россію отъ ига иноплеменниковъ. Въ память сего избавленія святая Церковь русская и донынѣ празднуетъ иконѣ Казанской Богоматери 22-го октября. Исполнилось и другое желаніе патр. Гермогена, завѣщанное имъ вѣрнымъ россіянамъ на краю могилы, объ избраніи царя на московскій престолъ: 21-го февраля 1613 года Россія, избавленная отъ ига иноземнаго, имѣла уже своего царя русскаго, православнаго. Это былъ Михаилъ Ѳеодоровичъ Романовъ, сынъ доблестнаго митрополита Филарета Никитича, – тотъ 16-ти – лѣтній юноша, на котораго указывалъ знаменитый страдалецъ – Святитель.

Составилъ Миссіонеръ Григорій Чинковъ.

«Херсонскія епархіальныя вѣдомости». 1912. № 2. Отд. Неоффиц. С. 33-68.