На главную

Вячеслав Макарцев.
07.06.2015.


Ключарь Апокалипсиса



Невозможно представить обращение к теме Откровения Иоанна Богослова без упоминания имени священномученика Иринея, епископа Лионского. Он первым  основательно письменно засвидетельствовал принадлежность Апокалипсиса Апостолу Иоанну Богослову. Рассмотрел ряд вопросов этой книги Нового Завета. Защитил Откровение от искажения, отстояв число 666 при попытке заменить его числом 616.

Думается, не будет преувеличением утверждение, что без авторитета святого отца Иринея Апокалипсис не вошел бы в корпус канонических книг Нового Завета. Известно, с каким трудом Откровение завоевывало себе место в Священном Писании. Весьма сомнительно, что Апокалипсису для утверждения в корпусе новозаветных книг хватило лишь решимости Запада Церкви: Востоку Церкви нужен был свидетель, достоинство которого не могло быть оспорено. Таким свидетелем стал св. Ириней Лионский.

Известный православный патролог Николай Иванович Сагарда так писал о значении святого епископа Лионского для Церкви:

«...Как богослов св. Ириней превосходит все предшествовавших ему писателей послеапостольского времени в яркости и отчетливости мыслей и в ясности изложения. Ему дано было овладеть сокровищем христианского знания в его чистом виде и постигнуть его в живой связи как «тело истины». Он первый представил цельное воззрение на отношение между Богом и миром, раскрытое из собственных принципов христианской веры, и установил основные начала церковного богословия, которые в существенном остаются неизменными на все последующие времена. Изложенное в его произведениях учение и сообщаемые здесь сведения получают особенно важное значение ввиду чрезвычайно характерных и исключительных особенностей его личных отношений и обстоятельств его жизни: он – последний ученик непосредственных учеников Господа; в Малой Азии через св. Поликарпа и других пресвитеров, учеников апостолов, он слышит живой апостольский голос и воспринимает дух апостольского учения; как пресвитер и епископ на противоположном конце христианского мира – в Лионе –  он связывает Восток и Запад; он вступает в личное и письменное общение со многими Церквами и, в особенности, с римской Церковью; от начала до конца своего общественного служения он принимает самое деятельное участие в жизни вселенской Церкви. Трудно представить более благоприятные условия для того, чтобы узнать истину относительно веры Церкви, и потому св. Ириней является классическим свидетелем о церковном учении, церковном Предании и церковной организации не только в малоазийских и гальских Церквах, но и во всех Церквах тогдашнего христианского мира, и не только для своего времени, но и для всего предшествовавшего периода, до самых апостолов; а в этом свидетельстве, по современному нам научному положению вопроса, самым существенным является то, что вселенская Церковь и в конце II в. осталась принципиально апостольской Церковью, сохранила в неповрежденности апостольское Предание, была носительницей апостольского учения и изъясняла его с апостольским авторитетом»[i], – утверждает Николай Сагарда.

Почему же Апокалипсис так трудно входил в число канонических книг на Востоке Церкви? Как видится, по той же причине, что и частое впадение в ереси части ее: наличие большого числа обращенных в христианство из числа иудеев. Среди них не мало было таких, что «приходят... в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные» (Матф.7:15). Об этом прямо предупреждал Апостол Павел: «Ибо есть много и непокорных, пустословов и обманщиков, особенно из обрезанных...» (Тит.1:10). А это адресовано непосредственно Востоку Церкви: «...Я знаю, что, по отшествии моем, войдут к вам лютые волки, не щадящие стада; и из вас самих восстанут люди, которые будут говорить превратно, дабы увлечь учеников за собою» (Деян.20:29,30).

Запад Церкви в этом отношении находился на первых порах, если так можно выразиться, в «тепличных условиях». Лишь тогда, когда стало практиковаться насильственное обращение в христианство иудеев, ситуация в Западной Церкви резко осложнилась...  

Страж Апокалипсиса – это Священное Предание Церкви

Нельзя не заметить, что отрицание Апокалипсиса или сомнение в том, что  автором его был Апостол Иоанн Богослов, было, как правило, связано с вопросом «первого воскресения», о котором свидетельствовал св. Ириней. Не вызывает сомнений, что еретики часто ссылались на авторитет Иринея, распространяя свою хилиастическую ересь. Именно по этой причине, надо полагать, в Древней Церкви имели место попытки исключить св. Иринея из числа свидетелей Апокалипсиса и святоотеческого (истинно христианского) учения о «тысяче лет». Но для этого нужно было переступить через Священное Предание Церкви, что почти автоматически вело к удалению Апокалипсиса из числа книг Нового Завета, или, по крайней мере, к значительному росту сомнений относительно его происхождения.

Сначала, как мы знаем, «пресвитер римский» Кай (у историков есть сомнение по поводу его священства), выступая против хилиазма еретиков, не принял во внимание церковное Предание и отверг Откровение Иоанна Богослова, и даже, по мнению католического историка Л. Дюшена, приписал его написание еретику: «Книга Кая была изложена в форме диалога и заключала очень горячую критику Апокалипсиса, составление которого автор приписывал Керинфу, точь-в-точь, как думали и алоги»[ii].

Затем святитель Дионисий Александрийский, игнорируя Предание Церкви по этому вопросу, засомневался по поводу авторства Апостола Иоанна Богослова, хотя и называл Апокалипсис богодухновенной книгой. Святитель Дионисий заговорил о «другом Иоанне», пытался доказать отсутствие сходства языка автора Евангелия от Иоанна с языком писателя Апокалипсиса. Несомненно, что это было вызвано, главным образом, опасением распространения еретического хилиазма, то есть диктовалось своего рода икономией. Отсюда, как представляется, и противодействие хилиастическим воззрениям, насаждавшимся в Александрийской Церкви епископом Непотом, среди последователей которого, судя по словам св. Дионисия, были люди, склонные к пониманию «тысячи лет» как «грубого чувственного царства».

Святитель Дионисий провел что-то типа «епархиального собрания», на котором убедил пасомых отказаться от учения епископа Непота. Некоторые исследователи умудряются называть это «епархиальное собрание» «поместным собором». Но для такого утверждения, думается, нет никаких оснований: по крайней мере, церковное каноническое право не знает такого собора. Это первое. Второе: святитель Дионисий не мог быть церковным свидетелем в этом деле, так как сомневался, что автором Откровения был Апостол Иоанн Богослов, и отвергал Предание Церкви по этому вопросу. Православный богослов Василий Васильевич Четыркин так оценивает попытку св. Дионисия Александрийского поставить под сомнение авторство Апостола Иоанна Богослова: «...Нельзя не согласиться с тем, хотя и резким суждением, согласно которому здесь мы имеем дело не с кафолическим епископом, а с рационалистом, который дело веры решает по своему усмотрению, а не по церковному Преданию»[iii].

Не находит Четыркин в святоотеческом учении о «тысяче лет» ни еретических ни иудейских черт: «...В новозаветном Апокалипсисе – в его хилиастическом учении мы не находим ровно ничего иудейского, кроме одной только формы выражения. Смысл этого учения в иудейской апокалиптике совершенно ясен, и ничего подобного такому смыслу в Откровении Иоанна нет и быть не может по самому существу дела. Там оно вызывалось потребностью видеть осуществление, хотя бы временное, национально-мессианских чаяний, здесь же о таком мотиве или тенденции, конечно, не может быть и речи. В иудейской апокалиптике участники временного мессианского царства – оставшиеся ко времени пришествия Мессии в живых евреи; в Апокалипсисе Иоанна – «души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело свое и на руку свою». На блаженство чувственного характера в Апокалипсисе нет ни одного намека. Наконец, как бы мы ни объясняли это, – в Апокалипсисе, в связи с его хилиазмом, находится учение о двойном воскресении; между тем в иудейской апокалиптике нет и этого. В виду этого здесь мы пока можем высказать положение, что хилиазм Апокалипсиса не иудейский или керинфианский, но христианский»[iv].

Евсевий Памфил от игнорирования церковного Предания о «начале нетления» перешел к его подрыву. Он не нашел ничего лучшего, как поставить под сомнение «главное русло церковного Предания» о святоотеческом хилиазме через умаление мужа апостольского Папия Иерапольского: «...Говорит, что по воскресении мертвых наступит царство Христово на этой самой земле –  телесно, и будет продолжаться тысячу лет. Такую мысль он вывел, думаю, из апостольских сказаний, не понявши чего-либо, сказанного Апостолами таинственно, в образах; потому что был человек ума, кажется, весьма ограниченного...»[v].

Четыркин высказывает удивление нападкам Евсевия на Папия Иерапольского, потому что это ничего не меняет в отношении Предания о святоотеческом учении о «тысяче лет», поскольку св. Ириней ясно пишет: «Так и пресвитеры, видевшие Иоанна ученика Господня, сказывали, что они слышали от него, как Господь учил о тех временах и говорил: «придут дни, когда будут расти виноградные деревья, и на каждом будет по десяти тысяч лоз, на каждой лозе по 10 тысяч веток, на каждой ветки по 10 тысяч прутьев, на каждом пруте по 10 тысяч кистей и на каждой кисти по 10 тысяч ягодин и каждая выжатая ягодина даст по двадцати пяти метрет вина...»[vi]. И лишь дальше св. Ириней упоминает Папия Иерапольского: «Об этом и Папий, ученик Иоанна и товарищ Поликарпа, муж древний, письменно свидетельствует в своей четвертой книге...»[vii].

Четыркин приходит к следующему заключению: «Если для подрыва авторитета Иринея, как проводника апостольского предания, возводят свидетельства пресвитеров в его сочинениях только к произведению Папия, то в этом случае основываются не на словах Иринея, а на чем-то слишком субъективном. Епископ Лионский ясно различал между устными изречениями пресвитеров и письменными подтверждениями Папия...»[viii].

Четыркин делает следующий вывод: «На основании всего вышеизложенного, свидетельство Иринея вообще мы можем считать достоверным как первоизвестие, а не простое предание (выделено мною – В.М.). <...>

Что касается самого Иринея, – продолжает Четыркин, – то он является свидетелем признания богодухновенности Апокалипсиса, как происходящего от Св. Духа. Писателем его он считает «Иоанна, ученика Господа», – стереотипная фраза для обозначения Апостола Иоанна. Писатель этой свящ. книги тожественен с писателем четвертого Евангелия. Приводятся Иринеем и буквальные выдержки из Апокалипсиса. Затем, св. Ириней удостоверяет подлинность числа 666... <....> Наконец, высказывается св. Ириней и относительно времени происхождения Апокалипсиса...»[ix]

Совершенно очевидно, что без устранения епископа Лионского из числа главных свидетелей Апокалипсиса невозможно было ставить под сомнение Откровение как каноническую книгу Нового Завета. Как и невозможно было проигнорировать учение Церкви о «тысяче лет», изложенном св. Иринеем в пятой книге «Обличения и опровержения лжеименного знания».

В наше время мы наблюдаем ту же самую тенденцию: почти нет упоминаний о том, что учение о «первом воскресении» священномученик Ириней узнал из Священного Предания Церкви, из уст мужей Апостольских.

Свидетель учения Церкви о «первом воскресении»

Отвечая на вопрос, «в какой мере авторитет отцов должен быть признан обязательным для христиан», Сагарда писал:

«Отцов Церкви можно рассматривать или отдельно каждого или всех вместе; в том и другом случае необходимо принимать во внимание частнейшие, но весьма важные соображения. Иногда мы видим, что отдельный отец Церкви на вопросы, поставленные его любознательным и проницательным умом, дает робкие, мало уверенные ответы. Таких решений, конечно, нельзя приравнивать к ясным и твердым суждениям, которые вытекают из всего учения этого же отца. Но и в последнем случае, когда язык отца представляет ни неуверенности, ни возможных при ней вариаций, необходимо исследовать вопрос, на который простирается его утверждение, мотивы, на которых это утверждение основывается. Если отец высказывает то, чему он учит, как слово Спасителя, как Откровенное учение, дошедшее до него путем непрерывного предания; если он говорит: «мы веруем», «исповедуем, «мы научены», «апостолы предали», «Церковь соблюдает»; если, наконец, мы не имеем никаких основательных данных сомневаться в правдивости этого утверждения, то мы должны смотреть на него как на свидетеля, и его свидетельство, даже рассматриваемое отдельно, имеет высокое значение; сила этого свидетельства тем больше, чем ближе этот отец стоит к источнику апостольского Предания, чем определеннее он указывает и защищает в каком-нибудь положении учение Христа и апостолов или общий голос всех верующих или всех Церквей, иногда в противоположность к новшествам еретиков, следовательно, на основании специального исследования вопроса. Если же оказывается, что отец формулирует свое собственное мнение, излагает, как он сам понимает тот или иной догмат, словом, раскрывает свое личное богословие, тогда воззрения этого отца имеют силу постольку, поскольку убедительна его аргументация. Он –  апологет, богослов, мыслитель, но не свидетель. В этом отношении бóльшим авторитетом, бесспорно, обладают те отцы, которые в свое время выделялись из ряда других святостью и образованностью, были знакомы или переписывались со многими православными епископами, путешествовали по разным странам христианского мира, собирали сведения об учении и практике в разных Церквах и, следовательно, могли знать то учение, которое неизменно соблюдалось в Церкви вселенской как истинное апостольское Предание; наконец, были вождями при защите православного учения против появившихся еретиков, почему и пользовались у современников уважением и славой»[x], – заключает свою мысль Сагарда.

Именно в качестве свидетеля выступает по Отношению к Апокалипсису св. Ириней Лионский, которого называют «устами Поликарпа»[xi] – ученика Апостола Иоанна Богослова. Как раз здесь «непрерывное предание» воцерковляет Откровение, потому что «...об Апокалипсисе... главное русло церковного предания: Апостол Иоанн – Поликарп – Ириней»[xii].

Хилиастическая тема Апокалипсиса затрагивалась св. Иринеем Лионским также с позиций свидетеля: «на основании специального исследования» он выражает учение Церкви по этому вопросу.

Святой Ириней Лионский прямо говорит, что отрицание святоотеческого учения о «тысяче лет» является следствием следования «еретическим мнениям»: «...Некоторые из почитаемых за правоверующих преступают установленный порядок возвышения праведных и не ведают способов приготовления к нетлению, содержа еретические мнения...»[xiii]. И немного далее повторяет: «Поелику, мысли некоторых увлекаются еретическими речами, и они не ведают распоряжений Божиих и таинства воскресения праведных и Царства, которое есть начало нетления и чрез которое достойные постепенно привыкают вмещать Бога; то необходимо сказать, что праведные должны сперва, воскресши для лицезрения Бога, в обновленном создании получить обещанное наследие, которое Бог обещал отцам, и царствовать в нем, а потом настанет суд»[xiv].

Следование, во что бы то ни стало, утвердившимся мнениям богословской школы привело к тому, что средневековые католические переписчики отвергли пять последних глав пятой книги «Обличения и опровержения лжеименного знания» св. Иринея Лионского, потому что в них содержалось «специальное исследование вопроса» о «тысяче лет»[xv], и отвергающие это учение святых отцов обличены в том, что «увлекаются еретическими речами».

Современные православные богословы, из числа противников этого учения, и не скрывают то, что в вопросе «тысячелетнего Царства» они не опираются на Священное Предание Церкви.

Вот что пишет один из них:

«С первых веков святые отцы успешно опровергали хилиастически примитивные взгляды, а некоторые сомнительные высказывания ранних авторитетных христианских писателей следует отнести к перегибам в их борьбе с гностицизмом, нежели к собственным хилиастическим убеждениям, как например, в случае со св. Иринеем Лионским. Здесь надо отметить только одну общую и важную в дальнейшем тенденцию – ученые и богословы с личным высоким интеллектуальным и образовательным уровнем, как, правило решительно боролись с распространением хилиастических взглядов. «Там, где греческая философия проникала в Церковь, относились, в большинстве, отрицательно и враждебно к ожиданию земного царства. Так, для востока знамениты Климент Александрийский и, особенно, Ориген преодолением хилиастических надежд» (ссылка автора цитаты на источник: Wilcke H.-A. Das Problem eines messianischen Zwischenreiches bei Paulus. Stuttgart, 1967. S. 13.).

Итак, на востоке, общими усилиями христианских мыслителей, – утверждает наш автор, – хилиазм с самого начала своего существования встретил жесткий отпор и никогда не занимал в церковном сознании главенствующего положения»[xvi].

Удивляет голословное утверждение о «жестком отпоре» со стороны «христианских мыслителей». Хотелось бы узнать, какие святые отцы или хотя бы просто «христианские мыслители» «с первых веков... успешно опровергали хилиастически примитивные взгляды»? Первое «опровержение» прозвучало в начале III века из уст «римского пресвитера» (?) Кая, который не относится к святым отцом Церкви. Во времена святых Иустина Мученика и Иринея Лионского никто из святых отцов или просто «христианских мыслителей» не возвысил открыто свой голос против учения о христианском хилиазме, которое они возвещали. «Некоторые из почитаемых за правоверующих», о которых сообщает св. Ириней Лионский, тоже промолчали. Так кто же эти «успешно опровергающие»?

Затем, к чему давать ответ за св. Иринея Лионского о его собственных убеждениях? Он их высказал, письменно засвидетельствовав. Более того, обличил тех, кто не принимает учение Церкви о не аллегорическом, а реальном «первом воскресении», в «увлечении еретическими речами». При этом епископ Лионский ссылается на апостольское Предание, то есть на Предание Церкви. А на чем, позвольте спросить, выстроены богословские утверждения по поводу святоотеческого учения о «тысяче лет» амилленаристов?

Кстати, об Оригене. Вот что писал по этому поводу православный историк Яков Иванович Алфионов в историческом очерке «Хилиазм первых трех веков христианства»: «По своим философским убеждениям Ориген, как известно, был одним из усердных приверженцев и ревностных почитателей Платона. Самое высшее счастье и блаженство человека он видел в совершенном отрешении души от оков чувственности и в возможно большем приближении к Божеству. Человек, по его мнению, должен желать и ожидать, прежде всего, возможно скорейшего и совершеннейшего отрешения от уз тела, а не утешать себя надеждами, что душа, освободившись некогда от телесных оков, снова возвратится в них... Вторичное возвращение души на землю и ее поселение на ней, по взгляду Оригена, должно быть для нее самым тяжким бременем и даже осквернением»[xvii].

Мы видим, что амилленаристы сами о себе свидетельствуют: они опираются на «теологический титанизм», на авторитет Оригена и греческой философии, но не на Священное Предание Церкви. Что и говорить: творчество древнегреческих философов входит в «духовную сокровищницу человечества». Однако, при чем здесь христианство? Разве не Священное Предание Церкви задает ориентиры богословию?

В связи со сказанным, не удивительно, что «нищие духом», равнодушные к «духовной сокровищнице человечества», но опирающиеся на Священное Предание Церкви, более восприимчивы к святоотеческому учению о «тысяче лет». Греческая же философия, «проникая в Церковь», насаждала «отрицательное и враждебное отношение» к учению Церкви о «первом воскресении».

И вообще, что это за феномен такой – древнегреческая философия? Думается, не будет преувеличением утверждение, что греческая философия, в особенности философия Платона, – это не что иное, как языческое богословие: конечно, отсюда нельзя делать вывод о недопустимости использования каких-то чисто технических наработок «богословского аппарата» языческого богословия.

Перегибом является не учение св. Иринея о «первом воскресении»: какой может быть перегиб в «главном русле церковного Предания»? Явным перегибом является отрицание его, ибо оно (отрицание) находит опору в древнегреческой философии, в «теологическом титанизме», а не в Предании Церкви. Это отрицание еще можно понять, когда оно, как в случае с ревностью св. Дионисия Александрийского или мнением Блаженного Августина, преследует цель икономии. В противном случае – это, по слову Иринея Лионского, явное «увлечение еретическими речами».

Ошибки православных амилленаристов

Вопрос о хилиазме чрезвычайно запутан. Вот что удалось выяснить в результате проведенного исследования.

Во-первых, существует практика слияния святоотеческого учения о «тысяче лет» с хилиазмом еретиков. Начало этому пагубному явлению положил митрополит Макарий (Булгаков), который в своем «Догматическом богословии» «заключил в одну темницу»[xviii] святоотеческий хилиазм и хилиазм еретиков. 

Во-вторых, противники святоотеческого хилиазма игнорируют требование богословской объективности и непредвзятости: представить доказательства непрерывного церковного Предания, идущего от Апостолов, по вопросу хилиазма.

В-третьих, они не желают видеть очевидного: Блаженный Августин, положивший начало церковному амилленаризму, сам был на первых порах сторонником святоотеческого учения о «тысячелетнем Царстве», но, из-за неистовства еретиков, в целях икономии, предложил накрыть своеобразным «богословским колпаком» эту тему. Вот как об этом говорит сам Блаженный Августин в седьмой главе двадцатой книги сочинения о «О граде Божием»: «Мнение это могло бы быть до некоторой степени терпимо, если бы предполагалось, что в эту субботу святые будут иметь некоторые духовные радости от присутствия Господня. Некогда и мы думали так. Но коль скоро они утверждают, что воскресшие в то время будут предаваться самым неумеренным плотским пиршествам, на которых будет столько пищи и питья, что они не только не будут соблюдать никакой умеренности, но превысят меру самого неверия, то никто, кроме плотских, никоим образом этому поверить не может. Духовные же называют их, верящих этому, греческим именем χιλιάστας; переведя это название буквально, мы можем называть их тысячниками. Вдаваться в особое опровержение их было бы долго; скорее, мы должны в настоящем случае показать, как следует понимать это место Писания»[xix].

Совершенно очевидно, что Блаженный Августин не является свидетелем в этом вопросе, а высказывает частное богословское мнение: «мы должны... показать». Где здесь речь о непрерывном церковном Предании?
В-четвертых, с подачи опять-таки митрополита Макария (Булгакова), в церковное сознание была запущена ложная информация: якобы на Втором Вселенском Соборе хилиазм, в том числе и святоотеческий, был осужден. О том, что это не соответствует действительности, говорилось не раз. Смотрите, к примеру, статью «Святоотеческий хилиазм» автора этих строк, опубликованную на портале «БОГОСЛОВ.
RU»[xx].

Правда, и сами наши амилленаристы, в конце концов, вынуждены были признать очевидное: читайте статью «Соборное осуждение хилиазма: было ли оно?» Дмитрия Степаненкова на том же портале. Указанный автор пишет в статье: «Сделав обзор основных трудов, касающихся истории Вселенских Соборов, можно заключить: мы не имеем указаний на осуждение хилиазма на Вселенском Соборе. Приводимый митрополитом Макарием (Булгаковым) аргумент о якобы противохилиастической вставке в Символ веры фразы «Его же Царствию не будет конца» не имеет под собой никакой почвы и может крайне легко быть отвергнутым и опровергнутым. Маркелл Анкирский, против которого, вероятно, и были вставлены эти слова, не имел никакого отношения к учению о тысячелетнем царстве Господа на земле»[xxi].

В-пятых, не может быть принят аргумент православных амилленаристов, что свидетельством отвержения святоотеческого хилиазма Церковью является упоминание об этом архиепископа Андрея Кесарийского: «Церковь не принимает этих толкований, а потому излишне и говорить о них»[xxii]. Как удалось выяснить, до XVI века Русская Православная Церковь знала другой вариант книги  – «Апокалипсис толковый» – архиепископа Андрея Кесарийского, в котором указанных слов нет. Этот вариант намного короче современного.

Перевод короткого варианта «Апокалипсиса толкового» на славянский язык сделан в X веке. Дореволюционный богослов протоиерей Александр Горский и археограф К.И. Невоструев, описывая славянские рукописи «Апокалипсиса толкового» архиепископа Андрея Кесарийского, сразу же обратили внимание на это расхождение. Однако Горский и Невоструев прямо и твердо заявляют: «Нет сомнения, что этот сокращенный вариант толкования переводчик имел на Греческом языке»[xxiii]. Таким образом, до выяснения вопроса с рукописями, ссылаться на архиепископа Андрея Кесарийского в этом вопросе нельзя.
Подробнее этот вопрос рассмотрен в статье «Две греческие рукописи архиепископа Андрея Кесарийскаго и тысяча лет вечного Царства Христа», опубликованной на портале
«БОГОСЛОВ.RU»[xxiv].

В-шестых, большинство святых отцов Церкви отрицали хилиазм еретиков, называя его «бабьими баснями и иудейскими сказаниями», а не святоотеческий хилиазм. Амилленаристы, пытаясь доказать ложность святоотеческого учения о «тысяче лет», засвидетельствованного священномучеником Иринеем Лионским, приводят десятки цитат, в которых речь идет лишь, как правило, о еретическом хилиазме. Здесь мы имеем дело с грубой логической ошибкой, именуемой «учетверением терминов»: из отвержения еретического хилиазма отцами Церкви, делается вывод о неприятии ими и учения святоотеческого о «тысячелетнем Царстве», то есть истинно христианского.

Где же, на наш взгляд, проходит грань между еретическим хилиазмом и святоотеческим учением о «тысяче лет»? Она, как представляется, – в понимании того, какой человек воскресает в «воскресение праведных»: еретики учат о воскресении «душевного человека» («плотского»), святые отцы – «духовного человека».

И, наконец, в-седьмых, громкого гóлоса тех, что не принимали святоотеческого учения о «начале нетления» и обличенных св. Иринеем в «увлечении еретическими речами», повторим, Древняя Церковь не слышала. Об их существовании мы узнаём со слов самого св. Иринея и из уст св. Иустина Мученика. И это, как мы сказали выше, не удивительно, так как для возражения они не имели опоры в Предании Церкви.

Обобщая сказанное, можно сделать следующие выводы: никаких свидетельств, идущих от Апостолов через непрерывное церковное Предание, у противников святоотеческого учения о «тысячелетии в Иерусалиме» нет; в отношении толкования «тысячи лет» мы видим три линии: 1) святоотеческая, идущая от Апостола Иоанна Богослова; 2) икономическая, опирающаяся на аллегоризм Оригена, которую озвучил Блаженный Августин, но начало которой, по все видимости, положил святитель Дионисий Александрийский; 3) еретическая, порожденная Керинфом и Аполлинарием. Детальнее этот вопрос рассмотрен в статье «Святоотеческий хилиазм. Ответ критикам»[xxv].

Церковные амилленаристы игнорируют или не замечают и тот факт, что святитель Филарет митрополит Московский допускал истинность святоотеческого учения о «тысяче лет»: «Итак, воскресения первого, воскресения блаженных и святых, должно искать между днем воскресения Христова и последним днем мира»[xxvi]. И лишь в целях икономии святитель Филарет принимал частное богословское мнение Блаженного Августина: «Оставляю испытание тайн будущего, которых подлинно не столько истинное разумение потребно, сколько ложное опасно»[xxvii].

Однако, когда митрополит Макарий (Булгаков) в своем «Догматическом богословии» стал учить, что Церковь отвергла и святоотеческое учение о «тысяче лет»,  приравняв его к еретическому хилиазму, «ложное разумение» стало определяющим в богословском образовании. Макарий дошел до того, что заговорил о кончине «благодатного царства Христова», чего избегал Блаженный Августин. Митрополит Макарий написал так: «Вместе с кончиною мира вещественного и преобразованием его в мир новый, лучший, последует кончина и благодатного царства Христова, и откроется вечное царство Божие, царство славы»[xxviii].

Макарий в качестве аргумента против хилиазма, в том числе и против учения святоотеческого о «начале нетления», назвал включение в Символ Веры слов «Его же Царствию не будет конца», хотя сегодня всем не ангажированным исследователям совершенно очевидно, что это дополнение не имело к данному вопросу никакого отношения. Но этот «аргумент» сработал против митрополита Макария, поскольку именно «тысяча лет» Апокалипсиса говорит о «царстве Христа». При этом Символ веры не определяет, о каком царстве идет речь. И это не придирка: совершенно очевидно, что нельзя так вольно обращаться со словами, которые входят в Символ Веры.

У св. Иринея и намека нет на то, что царство Христа закончится по истечении «тысячи лет»: «И Даниил то же самое говорит: «и царство, и власть, и величество тех, которые под небом, даны святым Вышняго Бога, и Царство Его вечное и все власти будут служить Ему и повиноваться» (Дан.7:27)»[xxix]. Св. Ириней Лионский говорит о «после времен царства»[xxx], то есть о конце определенного срока Вечного Царства Христа, но не о кончине самого Царства. Ни о каком «третьем пришествии» речи быть не может. Второе Пришествие Христа открывает Его Вечное Царство, которое начинается «последним днем» мира. Продолжительность этого «последнего дня» – «тысяча лет». Этот «последний день» продолжительностью в «тысячу лет» – срок, вероятнее всего, символический – есть и «день суда», поскольку «у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» (2Пет.3:8). Но для тех, кто будет призван в «воскресение первое» – это «начало нетления», «суббота покоя».

Как представляется, нет ни малейших оснований для сомнений в том, что св. Ириней является верным церковным свидетелем святоотеческого учения о «тысяче лет».

Кое-кто в качестве аргумента против такого утверждения приводит то место из творения св. Иринея, где он высказывает частное богословское мнение о том, что Иисусу Христу было около пятидесяти лет ко времени распятия[xxxi]. Вот, мол, святой Ириней и на Апостолов ссылается при этом. Но это предание касается, если можно так выразиться, «исторических фактов», а не учения веры. Это с одной стороны. С другой стороны, ничего удивительного в самом этом предании нет, поскольку, вне всякого сомнения, св. Ириней прав: «Он прошел чрез все возрасты, сделался младенцем для младенцев, и освятил их; сделался малым для малых, и освятил имеющих такой возраст, вместе с тем подав им пример благочестия, правоты и послушания; сделался юношею для юношей, являясь для них образцом и освящая их для Господа. Он был также старцем для старцев, дабы по всему явиться совершенным учителем, не только по изъяснению истины, но и по возрасту...»[xxxii]. И чуть далее св. Ириней объясняет важность этого с точки зрения психологии: «...Как бы Он учил, если не имел учительского возраста?»[xxxiii].

Вывод отсюда может быть следующий: действительно, Апостолы сообщили пресвитерам, от которых это услышал св. Ириней, что Христу на вид было больше сорока, то есть Он выглядел старше своих лет. А так как Апостол Лука сообщает, что «Иисус, начиная [Свое служение], был лет тридцати» (Лук.3:23), то отсюда св. Ириней высказал частное мнение: раз Человеческой природе Христа было далеко за сорок лет к моменту распятия, продолжительность его общественного служения была значительно больше. К такому выводу, несомненно, подталкивал и невероятный для человеческого ума объем дел, совершенных Христом за три с половиною года: «Многое и другое сотворил Иисус; но, если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг» (Иоан.21:25).

В том, что Христос выглядел значительно старше своих лет, ничего удивительного нет, так как о своем возрасте Христос так сказал иудеям: «истинно, истинно говорю вам: прежде нежели был Авраам, Я есмь» (Иоан.8:58). То есть Он имел на это право: выглядеть «совершенным учителем» и внешне.

История с этим частным мнением показывает, как почтительно относился св. Ириней к апостольскому Преданию, что, на наш взгляд, лишь подчеркивает его достоинство как неподкупного свидетеля Священного Предания, в том числе и относящегося к Апокалипсису.

Ключ к эсхатологии Нового Завета

Из истории Церкви мы видим, что игнорирование Священного Предания ведет к отходу от святоотеческого учения о «первом воскресении», и замене его сложными экзегетическими конструкциями. Место Предания занимает «теологический титанизм», опирающийся на «личный высокий интеллектуальный и образовательный уровень». Толкование Апокалипсиса превращается в игру «богословскими мускулами», в «фехтование» филологическими «шпагами», а то и просто в литературное занятие.

Попытки обратить внимание на отсутствие связи аллегорического толкования «первого воскресения» с Преданием Церкви встречают, как правило, раздражительную реакцию со стороны амилленаристов, не мыслящих  рассмотрение этого вопроса вне «научного подхода».

Ситуация поразительная: святой отец Церкви Ириней Лионский раскрывает «первое воскресение» согласно с апостольским Преданием, но его голос игнорируют; мнение же того, кто прямо говорит о том, что это его личное богословие, провозглашают «учением Церкви» по этому вопросу, не обращая внимание на то, что последний связывает свое экзегетическое построение с икономией.

Между тем учение о «первом воскресении» есть, без преувеличения, ключ к Апокалипсису. Без буквального понимания «первого воскресения» Апокалипсис «захлопывается», теряет эсхатологическую перспективу, закрывает свои «пророческие уста». Возникает иллюзия повторов, возвращений. Стих 7 главы 20 Апокалипсиса непостижимым образом связывается с главой 13, вокруг которой образуется замкнутый круг.

Как итог такого рода аллегорической экзегезы «ключа Апокалипсиса» – появление богословских работ об Апокалипсисе в стиле «литературной критики». Вот что, к примеру, пишет автор работы «Красота в Апокалипсисе и красота Апокалипсиса»: «Естественнее всего понимать план книги как линейно-прогрессивный, то есть такой, при котором разделы выстраиваются в прямой последовательности от начала к концу. Однако чрезвычайная образная и содержательная близость циклов труб и чаш в сочетании с наличием четко выделяющегося раздела Откр 11-13 в центре книги и разделов экклезиологического характера в ее начале и конце, – а именно посланий семи церквам и описания Нового Иерусалима, – позволяют воспринимать структуру Апокалипсиса как хиастически-концентрическую. Такой план книги подчеркивает не последовательное движение от начала к концу, а совершенно особую богословскую значимость центральных глав (11-13), вокруг которых, как вокруг оси, симметрично располагаются прочие разделы книги.  В любом случае, каждая из возможных структурных схем книги наглядно выявляет одни аспекты ее драматургии, не будучи в состоянии отразить другие. Построение Апокалипсиса многопланово, книга как бы переливается перед нами и, поворачиваясь к нам разными гранями, сияет разными цветами и обнаруживает все богатство своей драматургии. Красота здесь тесно сопряжена с глубиной. Это не красота туристической достопримечательности или музейного экспоната, предполагающая чисто внешнее созерцание или «фотографирование». Это живая и действенная красота, требующая для своего постижения активного вхождения в ее мир и творческого соучастия в ее раскрытии. Здесь нельзя не вспомнить мысль Дэвида Ауни, согласно которой характерной особенностью апокалиптической литературы является совмещение идеи откровения тайн с фактическим их сокрытием, так что именно читатель оказывается вынужденным путем глубокого погружения в текст проводить работу по подлинному открытию сообщаемой вести»[xxxiv].

Превращение Апокалипсиса в «литературный памятник» – это закономерный результат «теологического титанизма». Невозможно «подлинное открытие сообщаемой вести» Апокалипсиса и других эсхатологических мест Нового Завета без возвращения к учению Церкви о «первом воскресении», изложенному св. Иринеем Лионским.

В любом случае, вопрос, как представляется, ясный: амилленаристы не могут предоставить свидетельства, передающиеся непрерывно через Предание Церкви от Апостолов, и доказывающие их правоту. Ключарь Апокалипсиса называет построения амилленаристов «увлечением еретическими речами», но «богословская машина» застряла в глубокой колее теологумена Блаженного Августина, высказанного исходя из потребностей икономии... Не спасает положение и то, что «вопрос о Царстве оборачивается ответом о Церкви»[xxxv], что существует «неразрывная связь Евхаристии и Царства»[xxxvi]. С этим, думается, никто никогда и не спорил. Вопрос в другом: «первое воскресение» – воскресение «духовного человека» в теле или аллегорическое? Будет сопровождаться это «первое воскресение» обновлением природы в «Иерусалиме» во «времена Царства» или нет? Будут «царствовать на земле» «цари и священники Бога» (Откр.5:10) или это аллегория?


[i]      Сагарда Н.И. Лекции по патрологии I-IV века. Издательский Совет Русской Православной Церкви. 2004. С. 403-404.

[ii]     Дюшен. Л. История Древней Церкви. М., 1912. Т. I, С. 204.

[iii]    Четыркин В.В. Апокалипсис св. Апостола Иоанна Богослова. Петроград. 1916. С. 30.

[iv]    Там же. С. 197-198.

[v]     Евсевий Памфил. Сочинения. Санкт-Петербург. 1848. Т. 1. С. 181.

[vi]    Св. Ириней Лионский. Творения. — М.: «Паломник», «Благовест», 1996. — С. 518. Репринтное воспроизведение издания: Сочинения святаго Иринея, епископа Лионскаго. — С.-Петербург, 1900.

[vii]    Там же.

[viii]   Четыркин В.В. Указ. Соч. С. 11.

[ix]    Там же. С.11-12.

[x]     Сагарда Н.И. Указ. Соч. С. 17.

[xi]    Четыркин В.В. Апокалипсис св. Апостола Иоанна Богослова. Петроград. 1916. С. 11.

[xii]    Там же. С. 15.

[xiii]   Св. Ириней Лионский. Творения. — М.: «Паломник», «Благовест», 1996. — С. 512-513. Репринтное воспроизведение издания: Сочинения святаго Иринея, епископа Лионскаго. — С.-Петербург, 1900.

[xiv]   Там же. С. 514-515.

[xv]    Там же. С. 514.

[xvi]   Священник Николай Ким. Тысячелетнее Царство. Санкт-Петербург. Алетейя. 2003. С. 291.

[xvii]  Алфионов Я.И. Хилиазм первых трех веков христианства. Православный собеседник. Издание Казанской Духовной Академии. 1875. Часть вторая. С. 245.

[xviii]  Священник Борис Кирьянов. Полное изложение истины о Тысячелетнем Царстве Господа на Земле. Издательство «Алетейя». С-Петербург. 2001. С. 58.

[xix]   Августин Блаженный. О граде Божием. - Мн.: Харвест, М.: ACT, 2000. С. 1073.

[xx]    Адрес статьи «Святоотеческий хилиазм»: http://www.bogoslov.ru/text/3328287.html

[xxi]   Степаненков Димитрий. Соборное осуждение хилиазма: было ли оно? Портал «БОГОСЛОВ.RU». Адрес статьи: http://www.bogoslov.ru/text/4306744.html

[xxii]  Толкование на Апокалипсис Святаго Андрея, Архиепископа Кесарийскаго. Репринтное воспроизведение издания 1901 г. Издательство Иосифо-Волоколамского монастыря, 1992 г. С. 175.

[xxiii]  Горский А.В., Невоструев К.И. Москва. 1857 год. Описание славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки. Отд. II: Писания святых отцов. Ч. 1: Толкование Священного Писания. Москва, 1857. стр. 194. С книгой можно ознакомиться, пройдя на сайт Санкт-Петербургского Общества византино-славянских исследований по адресу http://byzantinorossica.org.ru/index.html

[xxiv]  Адрес статьи «Две греческие рукописи архиепископа Андрея Кесарийскаго и тысяча лет вечного Царства Христа»: http://www.bogoslov.ru/text/1796456.html

[xxv]  Адрес статьи «Святоотеческий хилиазм. Ответ критикам»: http://konchinaveka.ucoz.ru/svjatootecheskij_khiliazm-otvet_kritikam.html

[xxvi]  Святитель Филарет митрополит Московский, св. Слова и речи. - Свято-Троицкая Сергиева Лавра. 2009. Т. 2. С. 67.

[xxvii] Там же.

[xxviii]          Православно-догматическое богословие. - Свято-Троицкий Ново-Голутвин монастырь. 1993. По изданию 1857 года. Том II. С. 489.

[xxix]  Св. Ириней Лионский. Указ. Соч. С. 521.

[xxx]  Там же. С. 524.

[xxxi]  Там же. С. 171-176.

[xxxii] Там же. С. 174.

[xxxiii]          Там же. С. 175.

[xxxiv]          Небольсин А. С. Красота в Апокалипсисе и красота Апокалипсиса. http://pstgu.ru/news/life/science/2012/04/28/36947/

[xxxv] Священник Николай Ким. Указ. Соч. С. 322.

[xxxvi]          Там же. С. 317.



На главную